— Иляна сама эту рубрику еще два дня назад хвалила, — подхватила Танечка, — я слышала, как она в столовой хвостом вертела перед шефом, говорила, что у нее масса новых идей! Вот, например, можно сделать такую замечательную рубрику для сайта. И — Сашину идею ему толкнула.
Ее лицо отразило брезгливость.
— Не стала тебе рассказывать, чтобы не расстраивать.
— Вот прет барышня! — Темные Катины глаза стали неестественно круглыми от возмущения. — По головам идет!
— По нашим головам, между прочим, — сказала Танечка, поджав губки.
— Да ладно, — я повернулась к монитору, поскольку эта бесполезная контратака уже начала действовать на нервы, — будет рубрика или нет, честно говоря, меня не волнует.
Мой миролюбивый посыл остался незамеченным. Действия Иляны каждый воспринял на свой счет.
— Если люди ради своих амбиций идут против корпоративных интересов, ничем хорошим это не кончится, — с пафосом резюмировала Катя.
— Ничего подобного, — возразила Танечка, — девушка с таким бюстом, как у Иляны, способна компенсировать любой ущерб!
После дружного хохота они принялись обсуждать перспективы Иляны и сексуальные пристрастия шефа. Илья тревожно поглядывал в мою сторону, готовый сорваться с места по малейшему намеку. Но я нарочно сделала вид, что не замечаю его ищущего взгляда.
Потеря идеи, которую я так тщательно и долго пестовала, меня почти не затронула. Ну не будет у меня авторской рубрики и надбавки в сто долларов. Мой мир не изменился бы с их появлением. Я все равно обречена просыпаться каждое утро с предчувствием чьей-то смерти.
Может, мне отключить домашний телефон? Эта мысль, периодически навещающая мою ушибленную голову, перерастает в серьезное намерение.
Родителям я звоню с той частотой, которая позволяет маме не волноваться и спокойно дожидаться выходных, когда я появлюсь у них на пороге. А остальные… А кто, собственно говоря, эти «остальные»? Вокруг множество людей, которые теоретически могут мне позвонить, но среди них нет ни одного, чей звонок меня бы порадовал.
Время ожидания телефонных звонков в моей жизни минуло вместе с ГМ.
Последнее время, протягивая руку к трубке, назойливо пульсирующей красным глазком, чувствую себя так, словно беру в руки ядовитую змею. Прирученную, но все-таки сохранившую и свои зубы, и свой яд. Беру ее в руки и гадаю: укусит или нет?
Вчера пронесло.
Сегодня укусила.
Позвонила Анна Рублева, еще одна моя одноклассница.
У нас в классе было три Ани, но никто их никогда не путал. Первую все — и учителя, и одноклассники — звали Анхен. Она была наполовину немка, носила немецкую фамилию Фихтельберг и выглядела как типичная мечта фюрера. Белокурая, худощавая, с узко посаженными голубыми глазами, высоким лбом и безукоризненно арийским профилем. Слегка вьющиеся волосы она забирала наверх в стиле ретро, и отдельные пряди легкими завитками спускались вокруг лица. «Фрекен Анхен» — так мы ее поддразнивали, а она принимала это как должное. Кстати, несмотря на немецкое происхождение и воспитание, она оказалась до странности патриотичной девушкой. Когда все ее семейство, включая замужнюю сестру с русским мужем, эмигрировало в Германию, она осталась. Училась в медицинском и жила одна в большой квартире, где на стенах висели картины Анне Геддес с младенцами в яичных скорлупках. Наша немочка мечтала спасать человеческие жизни. Вот к кому Матвею стоило бы обратиться со своими благородными устремлениями. Впрочем, я не видела Анхен уже лет пять, и, возможно, за это время она успела понять, что медицина — это скорее способ продлевать наши муки, а не избавлять от них.