— А груди у нее так и не появилось, — пьяно хихикнула мне на ухо Мариша.
— Ее это не портит, — отозвалась я.
Меня поражала выдержка Матвея. Зная то, что знаю я, ему все-таки хватило сил до конца играть роль радушного хозяина. И, наблюдая за ним в течение вечера, я могла поспорить, что он получает от этого удовольствие.
Когда тарелки почти опустели, Матвей поставил диск с коллекцией старых рок-н-роллов, схватил в охапку Анечку и потащил танцевать. Часть народа присоединилась к ним. Некоторые остались у стола, где еще стояло недопитое красное и уже початая бутылка «Смирновки».
Мне стало душно и тоскливо, и до слез захотелось исчезнуть. Однако я знала, что Матвей не простит моего исчезновения. Поэтому я ограничилась тем, что выбралась из-за стола, прошла через комнату, уклоняясь от танцующих в полумраке фигур, и выскочила на балкон. Мои надежды на временное одиночество тут же растаяли: маленькую территорию между велосипедом и старым кухонным шкафом уже оккупировал Иван. Он стоял, облокотившись на перила, и курил. Увидев меня, молча протянул пачку. Я покачала головой:
— Спасибо, Вань, но я просто подышать.
— Так я тоже… подышать, в каком-то смысле, — сказал он, засовывая пачку в карман брюк.
— Это некрасиво, — сказала я, подойдя и облокотившись на перила рядом с ним.
— Не понял? — Иван глянул на меня поверх очков. Его глаза были тусклые и какие-то сонные, как и голос.
— Пачка в кармане — это некрасиво, — пояснила я, — выступает слишком сильно.
— A-а, вот ты о чем. — Иван отвернулся и уставился на соседний дом, уже расцвеченный желтыми и оранжевыми огоньками.
— О чем ты думаешь? — спросила я. Просто так спросила. Просто потому, что показался он мне слишком поникшим, даже для пьяного. Какое-то время Иван молчал. А потом выдал:
— Я думаю, что мне в этой жизни уже не светит ничего лучшего, чем есть сейчас.
— А в том, что есть сейчас, больше хорошего или плохого? — спросила я.
— В том, что есть сейчас, всегда больше дерьма, — сказал он, снова повернувшись ко мне, — разве бывает по-другому? Настоящее — это одна большая проблема. Скажи, Саша, что, по-твоему, должен думать про жизнь человек после вечернего выпуска новостей? Ты, журналистка, когда-нибудь размышляла об этом? Нет? Тогда я тебе скажу. Я скажу тебе, о чем думает человек после вечерних новостей. Он размышляет о том, какая смерть придется на его долю и долю его детей. Не правда ли, очень философская тема?
Меня словно парализовало. А Иван вошел в раж:
— Саш, ты только не сердись на меня. Я уже пьян, и ты сама понимаешь, что я не скажу этого тебе завтра, хотя как раз такие вещи надо говорить в трезвом состоянии, с умным взглядом… Я умею делать умный взгляд? Умел когда-то. Просто понимаешь, я никак не могу понять, что нужно сделать для того, чтобы…