Через полчаса, посмотрев на часы, я бросила бесперспективные попытки вызвать у себя сонливость.
Со стороны окна долетел звук колокола — густой, тягучий и всепоглощающий, как голос самого неба. Начали звонить к заутрене.
В мою дверь тихонько поскреблись.
— Входите, — сказала я.
Из темноты коридора вынырнула Анна. Вход в келью был низкий, и ей пришлось пригнуть голову.
— Как ты? — спросила она.
— Бывало и лучше, — честно ответила я, — впрочем, и хуже бывало тоже.
— Когда?
— Что когда?
— Когда бывало хуже? — спросила она, присаживаясь на край кровати.
— Хуже — это если ты просыпаешься от кошмара и понимаешь, что от факта пробуждения ничего, в сущности, не изменилось.
— Странно, — протянула Анна.
— Что тебе странно? — спросила я, поднимаясь с постели и разыскивая взглядом свои штаны и кроссовки.
— Лиза сказала, что хуже не бывает.
— Что?!
У меня пересохло в горле.
— Лиза здесь была? — Я вопрошающе уставилась на Анну. — Она ночевала в этой самой келье?
Анна, глядя мне в глаза, кивнула.
— Но… зачем? — Я снова села на кровать, забыв про одежду. — Зачем? Не понимаю. Что ей-то могло здесь понадобиться?
— Она очень переживала после аборта, — взгляд Анны блуждал по углам кельи, избегая моего лица, — я предложила ей пожить некоторое время здесь. Тогда-то я и убедилась окончательно, что эта келья особенная…
Мне казалось, что я тону. Мир выворачивался наизнанку.
— Она сделала аборт? — без нужды переспросила я. — Давно?
— Полгода назад.
— Полгода, — повторила я, пытаясь вспомнить, на что у меня ушли последние шесть месяцев. Чем я занималась все это время? Ничем особенным. Ходила на работу, вечерами сидела в обнимку с ноутбуком. Пила по утрам кофе, а перед сном кефир. В субботу ездила к родителям рассказывать о том, что у меня все в порядке. А моя Лиза — непроизвольно я снова назвала ее «моей», — моя Лиза в это время терзалась муками вины и страха. Я уверена, что решение об аборте не далось ей легко.
— Но почему она говорила об этом с тобой? — спросила я…
Анна пожала плечами:
— А с кем еще? Тебя в ее жизни уже не было. А с Матвеем они еще не стали настолько близки… Мы с ней виделись весной, когда она приезжала сюда на Пасху. Вместе стояли всенощную, а потом разговлялись и разговаривали. До утренней электрички… Ели пасху с изюмом, пили кагор…
Анна рассказывала, а я молчала. Меня грызла злостная мысль, что если бы наши с Лизой пути не разошлись, она никогда бы не решилась на аборт. Потому что единственное, из-за чего она могла пойти на такой шаг, — это одиночество. Лиза всегда боялась оставаться наедине с собой и выбором.