Не то чтобы мне когда-либо вообще могло прийти в голову навредить собственной семье или себе, но в тот момент я потерял всяческий контроль над своим разумом. Что-то внутри меня сломалось, и я толком ничего не соображал и был напуган. Мой разум был неуправляем, его бросало, словно на штормовых волнах, и беспорядочные мысли сыпались обильным неконтролируемым потоком. По крайней мере, находясь в психиатрическом отделении, я смог полностью предоставить себя врачам и медсестрам, не беспокоясь о внешнем мире.
Так получилось, что как раз в это время Венди работала медсестрой родильного отделения в больнице Гая. Каждое утро по дороге на работу она махала мне в окно палаты на одиннадцатом этаже. Я видел, как она машет, но не отвечал. Не потому, что не хотел: просто в тот момент я «отсутствовал». Все казалось настолько отдаленным, будто я смотрел на мир через перевернутый бинокль. Единственным, на что я реагировал, была крыша морга, видимая вдалеке, которая, как только я ее узнал, спровоцировала у меня состояние паники. Психиатр объяснил, что меня поместили в палату с целью держать подальше от дома, где располагался и морг – источник психологической травмы, – и это происшествие подтвердило его правоту.
Я знал много страшных случаев об уволенных людях. Например, один мужчина убил свою жену и несколько раз безуспешно пытался покончить с собой: вскрыл вены, попытался повеситься, а когда веревка порвалась, закололся ножом.
Я даже не отдавал себе отчета, насколько мужественной была Венди. Она сохраняла и терпение, и спокойствие, когда я был по уши втянут в операцию под прикрытием. Она позволяла мне срываться с места в любое время дня и ночи, по выходным и праздникам, пропуская семейные мероприятия, ведь вскрытие очередного трупа не могло ждать. Будучи акушеркой, она сталкивалась с немалыми переживаниями и в собственной работе. Постепенно проводя все больше времени вдали от морга, я начал понимать, насколько тяжело ей из-за меня приходилось, не говоря уже о моем маленьком сыне, который только пошел в школу. Я столько всего пропустил из его детства, что теперь меня передергивало от мысли, что я мог стать для него каким-то помешанным на смерти, зловещим незнакомцем. На самом деле, как потом рассказала мне Венди, я уже напугал его, когда он впервые пришел ко мне в больницу и увидел, как я расхаживал туда-сюда, словно зомби, с широко раскрытыми глазами и отсутствующим взглядом. Я даже не мог сосредоточиться на попытках Венди меня разговорить: был не состоянии связать все воедино. Она приняла мудрое решение больше не брать сына с собой в больницу, чтобы мое состояние не врезалось ему в память настолько, чтобы он боялся меня до конца своих дней.