На вокзал нас провожала вся теплая компания. Мы пели грузинские песни, и на глазах наших сохли слезы.
На вокзале суетились мелкие личности, которые контрабандно отправляли в Россию мандарины и апельсины. Нас попросили поставить в купе коробочку, и мы опрометчиво согласились. Вскоре благоухающими коробками оказалось забито все купе.
В Гудауте в купе вошли грузинские милиционеры.
— Зачем столько? — лаконично спросил горбоносый и поджарый старший лейтенант.
— Родственникам, — сказал я. — Подарки.
Милиционеры ушли, но появились все те же ласковые подозрительные личности.
— Мы заберем коробочки? — спросил один из визитеров в огромной кепке, напоминающей плоский блин.
— Забирайте, — сказал Подгорский. — Двести рубликов положите и забирайте.
— Вах! — сказала кепка. — Па-ачему так дорого?
— Ты еще на наших базарах не бывал, — хладнокровно сказал Подгорский. — Вот там цены!
Ссылки на трудности жизни спекулянтам цитрусовыми не помогли. Проблема питания в дороге была решена. Даже осталось достаточно, чтобы с вокзала с шиком разъехаться на такси.
Когда мы появились на работе, нас ждала новость.
Владик Толкачев прошелся по коллегам и со всех взял по три рубля для того, чтобы я доставил Подгорского домой. По версии Толкачева, Подгорский катался со склона горы на лыжах, удачно врезался в сарай и сломал все, что может сломать нормальный человек. Все остальное он вывихнул. Разумеется, деньги до своих героев не дошли, они пошли на более важные цели. Травма Подгорского была нужна, чтобы сплотить остальных, поэтому сбор денег закончился выездом на природу. Вот так и бывает, пока ты нежишься и отдыхаешь от тягот службы, кто-то обязательно пользуется твоим отсутствием, чтобы придумать совершенно неправдоподобную историю, которой отчего-то верят все. Долго еще Подгорского спрашивали о его самочувствии, а у меня интересовались, сложно ли было довести калеку до дома.
Нашли калеку! Калеки не заплывают так далеко в холодное зимнее море, а тем более не возвращаются так быстро назад, едва ты замерзнешь и начнешь наливать в стакан капельку водки исключительно для того, чтобы согреться.
А на лыжах Подгорский никогда не ходил даже по обширным приволжским степям.
Я смотрел в их глаза. В них не было и тени раскаяния.
Семья Смысловых[1] была небольшая, но дружная: мать работала в «Волгопромбанке» рядовым сотрудником, отец — инженером на заводе, шестнадцатилетний сын учился в школе. Пожар заметили соседи, тем, кто пришел его тушить, открылась страшная картина. В первой комнате среди вороха разбросанных одежд лежал подросток с перерезанным горлом, на кухне — задушенный глава семейства со связанными за спиной руками, в зале из свернутого в неровный полуобгоревший рулон ковра торчали ноги женщины.