— Не иначе сом объявился, — озабоченно сказала мать. — Лина, не давай им туда ходить, иначе без уток к осени останемся. Нечего будет тебе с собой в город положить.
— Сом, — подтвердил Седик. — Я сам его видел. Длинный и толстый, как бревно. Он ночами на свет луны выплывает, на лягушек охотиться.
— Наказать его надо, — решила Лина. — Пусть знает, что нельзя наших утят хватать!
— Он — хозяин, — сказал домовой. — Его в речке все боятся. Он самый большой и сильный.
Никто ее не учил, ночные слова сама запоминала. Говорит кто-то ночью, заговоры произносит, бабка, наверное, кому же еще? А Лина слова запоминала. Вот и пригодился странный заговор под непонятным названием «Изгнание из среды».
«Будет тесно и душно, вода не вода, земля не земля, воздух не воздух, семья не семья, дом не дом, ночь не ночь и день не день, и захочешь найти покоя, и не найдешь. Пойдешь, полетишь, поплывешь, поползешь, попрыгаешь на все четыре стороны, и не найдешь места для отдыха».
Первый раз Лина его применила зимой в интернате, когда клопы их всех мучить стали. И что вы думаете? Сто лет в интернате клопы жили, может дольше, не одно поколение кусали и кровь по ночам пили. А после заклинания не стало их, только мальчишки нашли в сугробе у черного входа замерзший шар из тысяч замерзших клопов и сожгли его на костре с ликующими воплями. Вот тогда трещало в костре! Раньше-то их по одному искали и лучинкой жгли, хотя воспитатели лучинки жечь запрещали, боялись, что дети в азарте интернат сожгут. А тут вдруг целый шар из клопов! Вот уж развлечение!
Ночью Лина сбегала на берег, прочитала заговор, лист кленовый бросила, чтобы проплыл против течения. Аутром мать пошла белье полоскать, а сом — черный, усатый — бессильно лежал на траве и даже пасть уже не разевал, устал среду для себя искать. И не нашел бы. Ему ведь вода не вода.
— Уху сварим, — сказала мать, изгибаясь под тяжестью двухметрового чудища. — И жареха получится, пальчики оближешь. Сходи, дядек позови, чтобы разделали, как надо.
Дядя Петя долго выхаживал вдоль сома, все повторял:
— Ох, и уловистая ты, Нинка, надо же, какого чудища выхватила. Это каким же ты его манером выудила? На удочку такие не клюют!
Но рыбину разделал на несколько кусков и даже пожарить ее взялся, если мать сходит в сельпо и бутылку водочки возьмет.
— Под ушицу грех не выпить! — говорил он, ловко орудуя окровавленным ножом. — Ушица сама выпивки требует, без водочки это и не уха вовсе, а так — рыбкин суп!
А Лине вдруг до слез стало жалко сома.
Жил он себе в глубине, никому не мешал, а что до утят, то природа у сома такая была, люди-то чем лучше, если сами сомом закусывать собрались? Лина пошла на берег и поплакала немного, а реке пообещала, что никогда так больше поступать не будет — страшное дело, оказывается, изгнать существо из своей среды. Она вот в интернате тоже чувствовала себя плохо, потому что ее изгнали из своей среды. А вдруг это кто-то ночью заговор прочитал?