На них поглядывали.
К участковому люди, судя по всему, привыкли, а вот троих молодых незнакомых людей, что шли с ним, никто не знал, а потому разглядывали их с излишней любознательностью — в таком возрасте на фронте надо быть, а не в тылу отираться. От этой мысли настроение у Шаруна испортилось. Он, конечно, понимал, что несправедлив в мыслях к своим товарищам, а значит, и к себе, но острое чувство несправедливости, которое он ощутил, узнав, что его вернули в милицию и отказали в возврате на передовую, не проходило.
— А Анна Соловьева? — поинтересовался Шарун.
— А что Анна? — удивился участковый. — На одном огороде росли. У Аньки папаша руки общественно полезным трудом не марал, он у нее гоп-стопом промышлял, пока на серьезного человека не нарвался.
— Это как?
— А так. Его в тридцать девятом на Балканах нашли. Так и лежал, ножик из рук не выпустил. Голову ему набок свернули. И правильно, ни один нормальный на Балканы грабить не пойдет, знает, кто там спокон веков обитал. А может, в карты проигрался на «первого встречного» да с отчаяния и поперся. Только не тот встречный ему подвернулся, а спросить не у кого было.
«Это точно, — подумал Шарун. — На Балканы ни один нормальный вор или грабитель не пойдет. Себе дороже!»
Балканы издавна славились своими «духовыми». Слабо развитый, заселенный грузчиками, чеботарями, извозчиками район грозен был своим необузданным нравом, а с тех пор, как в начале тридцатых берег облюбовал воровской король Султан, здесь и чужой шпане приходилось туго. Султан ворье, жившее в бурдюгах у Соляной пристани, в обиду не давал, предпочитая сам миловать и казнить. Правда, Султана давно уже не было, сгинул, наверное, в лагерях, но Балканы продолжали жить своей жизнью. Не из каждого дома исчезла «обезьянка» — деревянная подушка, которая подкладывалась на шею и плечи при переноске грузов. Еще валялись пьяные, черные, опухшие грузчики на берегу у водочного киоска, и ссоры решались порой удачным ударом заточки в бок, хотя уже обзавелись Балканы зданием УНКВД, тюрьмой, польским костелом, церковью и школой, а сами обитатели все чаще и чаще бросали извоз и шпандыри, уходя работать на заводы в промзону.
Морозова была дома.
От нее ощутимо тянуло водочкой — видимо, причастилась мамаша по случаю кончины дочери. «Выпить мы всегда найдем, был бы повод!» — с неожиданным раздражением подумал Шарун. Фигурой Морозова не блистала, да и тело у нее было мягкое. Дряблое, похожее на перестоявшую опару.
— Дочку не забрала? — поинтересовался участковый.
— Не забрала, Геночка, не забрала! — плаксиво сказала хозяйка. — Вот и осталась я одна-одинешенька. Сначала Петя помер, потом Кольку посадили, а теперь вот Господь и Таньку прибрал! Тошно мне, Геночка, жить не хочется!