Какое горе ни постигло б нас,
Куда бы ни попали мы – повсюду
Мы облегчим терпеньем и трудом
Свои страданья. Тьмою нас пугают;
Но разве Царь Небесный Всемогущий
Сам часто не скрывается во тьме
Меж туч густых, причем нисколько слава
Его не помрачается, когда
Он этой тьмою своей престол покроет,
И гром грохочет глухо из нея,
Собою гнев Владыки знаменуя,
Уподобляя Аду Небеса?
Как нашей тьме Он подражает, так же
Его мы свету можем подражать:
Пустыня эта скрытые богатства
В себе таит – и золото, и перлы,
А мы умом владеем и искусством,
Которое поможет нам достичь
Великолепья; чем же Небо лучше?
Мученья наши в долготу времен,
Быть может, станут нашею стихией;
Огонь палящий, ныне нам столь тяжкий,
Нам станет мягок и приятен; склад наш
Изменится по складу всей среды,
И мы мучений чувствовать не будем.
Итак, все это клонится к тому,
Чтоб мирное мы вынесли решенье,
Установили здесь порядок свой
И рассудили, как всего удобней
Уладиться нам в бедствии своем,
Сообразив, что мы такое сами
И что нас окружает; о войне же –
Все мысли отложить. Вот мой совет».
Едва он кончил, как всеобщий говор
Наполнил все собранье. Так утесы
Во впадинах удерживают отзвук
Шумящих ветров, долгую всю ночь
Над морем бушевавших, а под утро
Баюкающих тихо моряков,
Которые, всю ночь не спав, заснули,
В утесистом заливе бросив якорь
И приютивши свой корабль иль лодку,
От бури убежавшую. Так дружно
Маммона речь приветствовали все,
Одобрив им предложенное мненье,
Что нужно мир хранить. Пред битвой новой
Они дрожали больше, чем пред Адом:
Такой внушил им ужас страшный гром
И Михаила меч. Хотелось также
Внизу свое им царство основать,
Которое, возникнув осторожно,
Могло бы стать с течением веков
Соперником достойным царству Неба.
Когда заметил это Вельзевул –
Который, после Сатаны, всех выше
Сидел, – поднялся с важным видом он
И, встав, столпом казался государства;
Глубокими чертами на челе
Начертан у него был ум высокий,
И о делах общественных забота
И царственный совет в его глазах
Светились; величавый и в паденьи,
Стоял он, мудрый, крепкий, как Атлант
[42],
Способный на плечах своих могучих
Обширнейших монархий бремя несть.
Его глубокий взор привлек вниманье
И водворил повсюду тишину,
Какая лишь господствует средь ночи
Иль в полдень, в летний день. Он так сказал:
«Престолы, Власти, Доблести эфира
И отпрыски Небес! Ужель должны
От титулов мы этих отказаться
И называться впредь князьями Ада?
Как будто склонен весь народ к тому,
Чтоб нам остаться здесь, внизу, и царство
Здесь новое создать. Но, без сомненья,
Лишь потому об этом грезим мы,
Что позабыли, что Владыка Неба
Отвел нам это место как тюрьму,