Дюмурье в письме от 30 ноября к министру иностранных дел Лебрену со своей стороны поддерживал осуществление «превосходного плана Миранды».
Судя по всему, жирондистские лидеры твердо верили не только в военные и политические таланты Миранды, но и в его магические способности взбунтовать жителей испанских колоний. Уже тогда о Миранде рассказывали всевозможные фантастические истории. Его имя было овеяно таинственностью, говорили, что за лоском светского завсегдатая политических салонов, знатока древнегреческой литературы и тонкого ценителя искусства скрывается неутомимый конспиратор, среди последователей которого числились потомки инкского и ацтекского императоров, креольские плантаторы и даже иезуиты. Французские современники называли его и перуанцем, и мексиканцем, и венесуэльцем — одним словом, для них он был живым олицетворением Испанской Америки.
13 декабря Бриссо сообщает Миранде о согласии правительства назначить его губернатором Сан-Доминго с тем, чтобы подготовить там базу для дальнейших действий в испанских колониях. «Я сообщил свой план министрам,— писал Бриссо‚ — и они его одобрили… Только одно обстоятельство смущало их: уважение, которое к Вам питает Дюмурье. Мне известно, с каким воодушевлением он относится к революции в Новом Свете. Я рассчитывал на его помощь, на его ответ, однако до сих пор не получил его. Могу только сказать Вам одно: успех этого предприятия зависит от Вас и от него. Пусть он согласится Вас отпустить, и Вы уедете. Поговорите с ним или напишите ему. Момент подходящий, и если не использовать его, то, возможно, он никогда больше не повторится».
Как же реагирует Миранда на это предложение? Он решительно отклоняет его. Почему? С точностью ответить на этот вопрос мы не в состоянии, отсутствует соответствующая документация. Возможно, Миранда не хотел выступать в роли душителя восстания в Сан-Доминго, а именно этого ожидали от него жирондистские министры. К тому же он прекрасно понимал, что революционная Франция, окруженная со всех сторон врагами, была не в состоянии в тот момент оказать эффективную помощь делу освобождения испанских колоний. А он, располагая только своими собственными связями, не смог бы разорвать цепи испанского деспотизма. Разумнее всего было выждать, пока прояснится весьма неопределенная обстановка, с тем чтобы потом решить, какого курса придерживаться. Возможно также, что он хотел сперва проявить себя как полководец в сражениях с врагами революции, что укрепило бы его авторитет и позволило бы ему с более выгодных позиций обсуждать эти вопросы с французским правительством.