Она замолчала. Уолтер, подумав, аккуратно пересадил ее в кресло и вышел на кухню.
Постоял немного перед открытым окном, борясь с желанием помыть руки. Свежий воздух не приносил облегчения, не остужал раскалившихся мыслей.
В буфете напротив окна он нашел несколько бутылок. Виски среди них не было — только водка, фруктовое вино и местная настойка из меда, перца и апельсинов. Взял бутылку и два стакана, вернулся в гостиную. Эльстер, перегнувшись через подлокотник, наблюдала, как Зои плетет шнурок.
Он разлил настойку по стаканам, один протянул Эльстер, второй — выпил залпом. В конце концов, именно когда он напился в поезде, видения его не мучили. Может, это и есть тот долгожданный повод спиться.
Она молча выпила настойку, даже не поморщившись и протянула ему стакан. Он налил еще, сел в кресло. Подождал, пока она устроится рядом.
Настойка была крепкой и с сильным вкусом меда, апельсина и специй, но она не смыла отвратительного послевкусия каждого слова рассказа.
— Конечно, у нас были ограничения, казавшиеся разумными, — продолжила Эльстер. — Все соблюдали строгую диету, проходили постоянные врачебные осмотры и содержались в строгой изоляции. Представь себе, Уолтер, замкнутое общество, где из мужчин — только клирики. У нас даже кошки и собаки во дворе были только девочками. Я потом поняла, почему.
— Почему же? — Уолтер чувствовал себя так, будто опустил ладони в теплую гниль и ловит там пальцами опарышей. В душе рос протест, чувство гадливости и горечи нарастало все сильнее, но он не мог сказать ей замолчать. Уолтер мог быть кем угодно, даже убийцей и безумцем, но он никогда не был трусом. И жестоким никогда не был — не оставлять же ее наедине с этой памятью.
— Потому что нас полностью изолировали от всего, что касалось взаимоотношений между мужчинами и женщинами. Я до тринадцати лет понятия не имела, что там происходит.
К горлу подкатила желчь. Он попытался смыть ее настойкой, но ему показалось, что в стакане разведенный хинин.
— Тебя на самом деле зовут Эльстер? — вдруг спросил он. Вопрос возник из ниоткуда, и Уолтер со стыдом признался себе в том, что это была лишь истерическая попытка отсрочить рассказ.
— В основном приюте нет имен, только номера. Те, кто остается, на выходе получают одинаковые документы — Джейн или Джон Доулт.
Уолтер поморщился. Это было уже явной жестокостью, злой шуткой, и окончание никак не помогало.
— Отвратительно.
— Там все… все отвратительно. Эти люди умеют превращать людей в механизмы… почти без всяких операций.
— Почти, — глухо повторил он. — Почему ты так переживала после моей ампутации?