Его отец больше не боялся разбудить Спящего. Наверное решил, что если он не проснулся после смерти Джека, то не проснется и впредь.
А может быть, последнему Говарду было уже все равно.
…
Уолтер не знал, сколько времени провел, задумчиво глядя в огонь. Он устал, от сырости ныла раненая рука, а рассказ Ленне забрал последние душевные силы.
Он не знал, любит ли отца. Ответ на этот вопрос он не мог дать себе много лет и не нашел до сих пор. Должен любить. Всегда хотел, чтобы отец любил его. Но может быть, дело было не в том, что Джек был старшим, не в том, что Джек был лучше, а в том, что он любил отца, а Уолтер — нет? Может быть это он, Уолтер, виноват в том, что у них не получилось нормальной семьи?
Но он никогда не желал отцу зла. И сейчас он приехал, подвергая себя опасности, чтобы предупредить о новой беде — и сразу узнал о том, что есть проблемы серьезнее, чем очередные подозрения.
Из оцепенения его вывел стук в дверь. Стучали тихо и неуверенно, словно боясь потревожить.
Эльстер стояла на пороге, зажимая ворот темно-синего шерстяного платья. Она выглядела растерянной и почти напуганной. Уолтер жестом пригласил ее войти и запер за ней дверь.
— Как надеть эту дрянь?! — прошептала она, отпуская ворот.
Платье было застегнуто только на половину крючков. Если Уолтер правильно разглядел, то корсет не был застегнут вовсе.
— Тебе должны были прислать горничную, — ответил он, улыбнувшись.
— Уолтер, вы совсем тут с головой не дружите — у вас есть специальная тетка, которая помогает одеваться? И зачем вообще столько тряпок? Тут же сорочка, нижняя юбка, корсет, само платье и на меня пытались напялить еще что-то похожее на пиджак, но я отказалась.
— Потому что это считается приличным для женщины видом. Чем труднее снять платье без помощи горничной — тем благороднее и благонравнее дама.
— Судя по тому, как ловко ты застегиваешь весь этот ужас, еще и одной рукой — снимать такие платья ты тоже умеешь без помощи горничной, — проворчала она.
Впервые за вечер он почувствовал себя нормальным человеком, а не частью этого сырого, черного обезумевшего мира. Эльстер с ее грубоватыми возмущениями и искренним недоумением не принадлежала Альбиону, и в этот момент Уолтер чувствовал себя почти влюбленным.
— Уолтер, а зачем мы все это позастегивали, я вообще-то думала идти спать, — спохватилась она.
— Подожди до гонга. В этом доме все по расписанию, в другое время тебя могут потревожить. Можно, конечно, сообщать всем, что ты не желаешь, чтобы тебя трогали, но проще подождать полчаса.
— Ладно. Похожу полчаса, как альбионская леди… Я понимаю, почему ты уехал. Здесь ужасно.