Отъезд Эмилии совпал с начавшимся сезоном дождей. Бульденежи поникли, розы осыпались, на аллеях серебрились лужи, и девочки лишились возможности гулять по вечерам в саду. А это значило — сидеть после занятий по своим комнатам и учить надоевшие уроки. Место матери Эмилии, как и ожидалось, заняла сестра Луиза, теперь уже мать Луиза. Ничего хорошего это не сулило, и так оно и вышло: интересные занятия по зоологии и географии отменили, вместо них ввели дополнительные часы скучной латыни. Обязательных молитв тоже стало больше, а кроме того, к ним прибавились ежедневные нудные проповеди, читаемые приходящим отцом Витторио.
Мими только теперь осознала, какой поддержкой для нее были сдержанная симпатия и участие матери Эмилии. Не к кому было теперь пойти с возникающими вопросами и сомнениями, никто не клал ободряюще руку на плечо и не спрашивал, как дела…
Кроме того, Мими стала замечать, что ей все труднее становится выкроить время, чтобы поболтать с Зузу. Стоило им пристроиться где-нибудь у окна и завести беседу, как сестры тотчас же находили для них какую-то работу: то намочить тряпку и вымыть грифельные доски, то протереть и без того глянцевые листочки фикусов, то убрать пыль. После вечерней молитвы их тут же разводили по дортуарам и отбирали свечи, а темнело теперь рано, так что и отвести душу чтением заветных писем из старого саше Мими удавалось совсем редко. И Дениз не появлялась. Мать Луиза явно недолюбливала Мими и спрашивала у нее уроки особенно строго и придирчиво. Дни тянулись, похожие один на другой, и казалось, ничего нового уже никогда не будет.
Но нет, это было еще не все. Как-то раз после занятий Мими вбежала в свою комнату и остановилась в растерянности: из комнаты была вынесена мебель, сняты шторы. Работник в холщовой робе размешивал в ведре побелку. Мими побежала к сестре Беатрис, которая ведала в монастыре хозяйством.