– И пусть не получат. Многие из них были за раздел и бегали туда-сюда. Труппу… надо было каждого персонально обработать, объяснить, почему они должны поддержать Любимова – для истории.
Кстати, это слово, это определение, это понятие всё чаще Любимовым произносится… и такие телеграммы, факсы Ельцину и Генеральному прокурору даются не зря и дважды: им и мной зачитанная телеграмма на 5 камер – какая-нибудь да передаст – и мной прочитана телеграмма Ельцина Любимову на 75-летие… этот контраст двух телеграмм… драматургически под финал это ловко придумалось… эффектно. [Грамматика в отрывке автора – прим. ред.]
Два года последних Товстоногов приходил в театр и сидел в кабинете, часто слышали от него (сама, своими ушами - Максимова) - я больше не знаю, как ставить спектакль. Это был конец, раньше, чем наступило «физиологическое» отсутствие.
Мы подлетаем к Парижу. Включены табло – пристегните ремни. Нас ждёт 20 дней Парижа. Что ждет меня? «Ты сдохнешь без меня». Ты много пишешь. Я провожу время, коротаю полёт.
Ну вот мы и в Париже. Сережа раздражает. Я не могу заставить его ничего спросить. Забыли кофе, пошли покупать. Забыли молоко. А в общем, надо приспосабливаться друг к другу.
Бортник. - Если в этой дыре, куда нас засовывает мадам Сарафан с покойным мужем, мой друг не напишет две строчки…
Есть ли у меня перспектива? Перспектива жизни? Почему-то засела мысль – надо срочно писать, заканчивать повесть, для того чтобы было чем торговать, выпустить книгу в Твери.
Краснопольская. Целовала меня. – Спасибо тебе. За это счастье, что ты сделал для меня, за Париж.
И я не отрицал: сочтемся славой. Ведь это правда так.
В комнатах наших нет телефона. Но это квартира – холодильник, плита, посуда, пылесос и пр. Нет завтраков. Так это хорошо. Не ходить, не воровать и не наблюдать. Иван – спит ли?
Сережа. - Мне не верится. Мне кажется, это сон. Будто я по шпалам иду в Париж.
6 января 1994
Президенту
Российской Федерации
Б.Н. Ельцину
В течение полугода Театр на Таганке не имеет возможности играть для москвичей.
Театр разорён, закрыт. Мне 76 лет, из коих 71 я живу в Москве. Я глубоко оскорблён, и мой разум отказывается это принять и понять.
Пока я не получу возможность работать в созданном мною театре, которому 23 апреля 1994 года будет 30 лет, ни о каком продолжении работы в моём родном городе не может быть и речи.
Прошу мне ответить.
Ю. Любимов
12 января 1994
Среда. Мой день. Молитва, зарядка, стояние на голове, масло, душ, завтрак. Спалось. Койка мягкая, пружинистая, спать неловко, части тела проваливаются, болят.