Утром мне принесли ответ от Менделеева, где профессор извинялся за то, что в ближайшие дни меня принять не сможет, так как у него много работы и просил напомнить ему о себе на следующей неделе. Зато, открыв второй конверт, я обнаружил в ней письмо Панпушко. Семен Васильевич писал, что обстоятельства изменились и генерал Софиано прибудет на полигон завтра с утра, специально посмотреть на стрельбу снарядами с новым ВВ[1] (видимо, до него дошли слухи, что последние три недели на полигоне творится что — то странное), в связи с чем, капитан просит меня прибыть завтра на полигон. Визит генерала ожидается в полдень, то есть, я могу (если захочу) приехать к 12 часам, сам Панпушко будет там раньше 7 утра, чтобы все подготовить и проконтролировать. Семену Васильевичу очень хотелось бы, чтобы я присутствовал: мало ли что, вдруг генералу захочется задать вопрос о происхождении ТНТ и, вообще, он был бы рад моему присутствию даже в качестве моральной поддержки. Пропуск на меня он закажет, а дорогу я знаю. Все утро я думал о сегодняшнем докладе (сейчас бы сказали — презентации, слово — то какое противное, будто подарки — презенты раздавать будут, как бы не так, бывает и наоборот) о результатах лечения препаратом СЦ в клинике профессора Субботина. К половине одиннадцатого мне предстояло быть на кафедре химии, откуда мы вместе с профессором Дианиным пройдем на Ученый Совет, чуть позже подойдет и Субботин с больными, которых он будет демонстрировать уважаемой профессуре.
После того, как я добрался до Академии и меня встретил Дианин, сообщивший о том, что заседание предложено сделать открытым, то есть любой преподаватель Академии может его посетить. Для меня это было довольно неприятный сюрприз, так как, по опыту выступлений в моем мире я знал, что, чем больше людей, тем больше вероятность нарваться на дурацкие вопросы, целью которых будет потешить самолюбие вопрошающего: «Видели, как я осадил этого выскочку?!». Я попытался приготовиться к таким вопросам и загодя подобрал варианты ответов, но, все же к научной дискуссии с учеными я был готов больше, чем к случайным вопросам. Впрочем, Дианин несколько успокоил меня, сказав, что говорить будет он и Субботин, мое же дело сидеть смирно и показываться публике, когда пригласят.
Наконец, пришли в зал Совета, набитый, что называется «под завязку»: сзади даже стояли. В передних рядах сидели убеленные сединами, в основном пожилые, члены Совета, сияя генеральским шитьем. Я обратил внимание, что у одних на плечах узкие погоны или эполеты серебряного цвета, а у других, даже генералов, что — то вроде длинных петлиц на стоячих воротниках, но потом сообразил, что с погонами и эполетами — это медики, а у Дианина, например, на воротнике были петлицы с двумя просветами без звездочек, как у погоны у здешних полковников, у Субботина — погоны с генеральским зигзагом и двумя звездочками. В зале все же было больше медиков, но встречались и «петлиценосцы» с теоретических кафедр. Председательствовал совсем недавно вступивший в должность Начальника академии действительный статский советник Виктор Васильевич Пашутин[2]. По такому случаю он был в мундире с серебряными генеральскими эполетами с толстыми витыми кистями и двумя звездочками, как у армейского генерал — майора. Члены Совета тоже были в эполетах, кому это было положено. То есть, заседание было обставлено весьма торжественно. Пашутин обратился к собравшимся с краткой речью, суть которой заключалась в том, что не каждый день и даже год Академия испытывает совершенно новое лекарство, которого нет нигде в мире и это лекарство уже показало поразительные результаты. Потом он пригласил на кафедру профессора Дианина, который доложил результаты синтеза препарата, затем его сменил Субботин и начался показ больных. Ассистент докладывал состояние больного на момент поступления, ход лечения и состояние на данный момент. Доклад был построен так, что каждому больному из опытной группы соответствовал примерно такой же по характеру поражения больной из контрольной группы. Довольно новый и неожиданный для меня подход, но я не заметил субъективизма при оценке нового препарата, наоборот, больные контрольной группы в начале исследования, часто выглядели более легкими по тяжести поражений, а у больных опытной группы поражения были более существенные, тем не менее, результаты лечения у них были существенно лучше[3].