Траванкорцы, разумеется, основали там буддийскую монастырскую школу, как и, казалось, во всех других городах и посёлках Земли, со всеми самыми современными кафедрами и лабораториями по соседству со старыми медресе и мечетью, которые продолжали функционировать, как и в 900-х годах. Идельба говорила, что рядом с буддийскими монахами и учителями духовники медресе выглядели невежественными и отсталыми, но буддисты всегда относились к мусульманским практикам благосклонно и уважительно, не навязываясь, и со временем многие суфийские учителя и священнослужители-реформаторы оборудовали собственные лаборатории в медресе и стали посещать уроки в монастырских школах, чтобы во всеоружии подойти к исследованию загадок естественной природы уже в родных пенатах.
– Они дали нам время проглотить и переварить горькую пилюлю нашего поражения, – говорила Идельба о буддистах. – Китайцам хватает ума оставаться в стороне, пока траванкорцы выступают их эмиссарами. Вот почему мы никогда не видим, как беспощадны бывают китайцы. Мы думаем, что история заканчивается на траванкорцах.
Но Будур китайцы не казались такими уж суровыми. Отец признавал, что репарационные выплаты устанавливались посильные, а если и приходилось влезать в долги, их всегда прощали или давали отсрочки. А буддийские монастырские школы и больницы были единственными приметами насаждения победителями своей идеологии, во всяком случае, в Фирандже… Почитай, тёмная сторона, тень, брошенная завоевателями. Опиум получал всё большее распространение в городах Фиранджи, и отец, читая газеты, гневно заявлял, что, если всё это поступает из Афганистана и Бирмы, ввоз опиума в Фиранджу почти наверняка санкционировали китайцы. Даже в Тури можно было увидеть бедняков в кофейнях рабочих районов вниз по реке, парализованных странно пахнущим дымом, и Идельба рассказывала, что в Нсаре этот наркотик распространён особенно широко, впрочем, как и в любой другой мировой столице, хотя Нсара была мировой столицей ислама, единственной, не разрушенной войной: Константиния, Каир, Москва, Тегеран, Занзибар, Дамаск и Багдад были разбомблены и ещё не успели полностью восстановиться.
Но Нсара устояла и стала теперь городом суфиев, городом учёных, городом Идельбы; она переехала туда, проведя детство в Тури и на семейной ферме в Альпах. Там она ходила в школу, и математические формулы говорили с ней так, словно обращались к ней вслух со страницы; она понимала их, она говорила на этом странном алхимическом языке. Старики объяснили ей грамматику этого языка, и она следовала его правилам, решала задачи, училась новому и оставила свой след в теоретических изысканиях о природе микроскопической материи в возрасте всего двадцати лет.