— Так вы стоите или нет? — чуть громче переспросила женщина и, обойдя неподвижную фигуру Крамской, заглянула ей в лицо.
— Ты-ы-ы? — чувствуя, как губы покрываются тоненькой сухой корочкой, скрипнув зубами, через силу выдавила Крамская.
— Не может быть! — слегка откинувшись назад, Шелестова наклонила голову набок и, глядя в перекошенное постаревшее лицо бывшей соперницы, довольно улыбнулась. — А где же телохранители мадам? Были, да все вышли?
Смерив хабалку высокомерным взглядом, Наталья обошла Любаню по кругу, словно осматривая со всех сторон раритетную вещь и, остановившись напротив, вгляделась в лицо той, из-за которой её жизнь пошла под откос.
— А я смотрю, ты не молодеешь. — Тонкие губы Крамской натянуто улыбнулись, и в выцветших глазах промелькнула искорка злорадности. — И как оно, растить ребёночка одной?
— Лучше растить одной, чем не иметь вовсе, — наполнив голос патокой, сладко откликнулась Шелестова и, увидев, как жалко дрогнули губы Натальи, поняла, что удар попал точно в яблочко. — А что касается времени, так оно для всех одинаково: в другую сторону не бежит ни для кого, только в двадцать это не так заметно, как в сорок шесть. Хотя… — Шелестова намеренно замялась, оттягивая сладкий удар, — когда наступает время думать о внуках, наверное, страшно осознавать, что после твоей смерти на земле не останется никого, кто бы тебя помнил.
— Я смотрю, ты умна не по годам. — Нарисованные стрелки бровей Крамской почти сошлись у переносицы, и между ними появилась острая вертикальная отметина, похожая на глубокий короткий шрам.
— Горе от ума бывает только у классиков, у прочих смертных горе случается исключительно от его отсутствия, — не полезла за словом в карман Шелестова.
— Свернуть чужому мужику мозги набекрень — большого ума не требуется.
— Кому — чужой, а кому — отец родной.
— Я знала Мишку тогда, когда тебя ещё мама с папой не придумали. — Оценив собственную шутку по достоинству, Наталья весело улыбнулась. Мысль о том, что она крутила с Михаилом любовь тогда, когда эта соплячка ещё лежала в мокрых пелёнках, показалась ей на редкость забавной.
— Однако это не помешало Михаилу бросить вас и выбрать меня, — спокойно откликнулась Шелестова. — За те два года, что мы были с ним знакомы, я смогла дать ему больше, чем вы за все тридцать, вместе взятых.
— Да что ты знаешь о нашей жизни? Для мужчины счастье не в пелёнках, поверь мне, деточка, — на выдохе проговорила Наташа. — Я любила Михаила, а ты его только использовала.
— Насколько я смогла понять, исключительно от великой любви к Михаилу ваше заявление оказалось на столе Берестова? — Кошачьи глаза Шелестовой дерзко сверкнули. — Да, я использовала Крамского на полную катушку, и я это признаю. Никакой взаимной любви между нами никогда не было, но после его смерти я — богатая женщина, а вы — ничто, горстка пыли у дороги.