– Тогда вот вам, что я обо всем этом думаю… – И тут он разразился такой длинной, такой громкой и неприличной тирадой, что все за столом, даже те, кто не знал английского, на секунду затихли и посмотрели на него с испугом.
– Вот так примерно, если позволите, – любезно закончил он и оскалился в улыбке.
Вепрев ошеломленно помолчал, потом поглядел на корреспондента ТАСС.
– Тебе перевести?
– Нет, спасибо. Я все понял.
Симоненко исчез. Джон угрюмо глянул на остальных «бит-лов», смотрящих на него настороженно, налил из бутыли полстакана первача и выпил, как воду, залпом.
…Великое народное гуляние в честь перемирия между враждующими достигло стадии плясок и частушек.
– Что такое «chastushki»? – спросил Пол у Вепрева, который, выпив, пришел в сравнительно благодушное настроение и комментировал англичанам застолье.
– Что-то типа ваших лимериков, только под музыку. И, как правило, неприличные. Впрочем, как и лимерики.
На середину зала выбежала молодуха с платком и стала так сильно топать по полу, что никто не удивился бы, если бы она в какой-то момент провалилась под дощатый настил.
Гармонист натянул меха, и молодуха заголосила:
– Ох, живу я в Буркинё,
Тут парней красивых не,
В Буераки я пойду,
Себе ё…ря найду! А-ох-ох!
выбежала другая деваха.
– Девок буркины ребяты
Шарить – это храбрецы:
Три километра бежали,
Испугалися овцы!
У-у-ухты!
К ним присоединилась третья:
– А ты не жми мене к березе,
Ты не трать свои труды,
Ты не думай, я не дура
Вот поженимся – тады!
Некоторое время ели и пили молча. Потом поднялся какой-то молодой патлатый парень.
– Уважаемые! – громко сказал он. – Я, правда, не местный, но вы меня сразу не бейте. Я хочу сказать тост. Вот мы сидим, выпиваем, закусываем, а за наших дорогих гостей, великих музыкантов, ни одной рюмки еще не подняли.
– Это кто здесь великий музыкант? – вскинулся подвыпивший гармонист.
Его усадили на место.
– Давайте поднимем стаканы за гениальную четверку из Ливерпуля, – продолжал молодой человек. – За «Битлз»!
«Битлы», кроме Джона, поднялись, неловко поклонились и сели на место. Все выпили. Толпе было явно все равно, за что пить.
– Вот эти, что ли, волосатые – великие буркинские музыканты? – не унимался гармонист из Буерака. – А пущай тогда сыграют, что ли, да, братва? – Он обернулся к землякам. Те были согласны. – Пущай сыграют, а мы посмотрим, кто тут величёй – Буерак или Буркин.
Буркинцы приняли вызов.
– А и сыграем! – кричали они. – За нами не заржавеет!
– Слабо вам, буркинским дохлякам! – надсаживался гармонист.
Один из буркинцев подбежал к нему и попытался обернуть его голову гармонью. Но его оттащили. В воздухе опять запахло мордобоем. Федя, до этого момента спавший за столом, приподнялся и с еще закрытыми глазами стал засучивать рукава.