Итак, Уинтер появился у него на пороге. Дело было в январе или феврале, почти год назад. Майкл открыл дверь только потому, что думал, что это парень из супермаркета принес его продукты. Обычно он не отвечал на звонки. Не было у него времени на всяких торговцев и попрошаек.
Но в дверях стоял этот человек. Уинтер. Майкл не узнал его. На нем было коричневое шерстяное пальто, типа таких, какие во время войны носили офицеры флота, только на Уинтере был надет капюшон – надвинут прямо на лоб, – из-за чего он скорее напомнил Майклу монаха.
– Мистер Лонг, – сказал он. – Можно мне зайти на минуту?
Майкл хотел было захлопнуть дверь у него перед носом, пробормотать что-нибудь о том, что ему неудобно, но мужчина подошел очень близко к Майклу, так что он почти почувствовал его дыхание, и сказал тихим голосом проповедника:
– Речь о Джини.
Этого он никак не ожидал и от удивления отступил назад. Уинтер воспринял это как приглашение войти.
– Может, сделать нам обоим чаю? – сказал он. Майкл был так смущен столь близким контактом при встрече, что ничего не смог ответить. Уинтер снова принял его молчание за согласие. Он вошел на кухню, как у себя дома, наполнил чайник доверху, даже не подумав о том, что так потратится больше электричества.
Они сели в маленькой гостиной. Она была заставлена остатками мебели, которую Майкл привез из дома в Пойнте, и они почти что уперлись коленями, сидя в больших креслах.
– Что вам до Джини? – резко спросил Майкл. Он помнил это как сейчас. Он наклонился к Уинтеру, надеясь вызвать в нем такую же панику, какую почувствовал только что сам. – Что вам до Джини?
– Я ее инспектор по условно-досрочному освобождению, – сказал Уинтер. – Мне нужно подготовить отчет.
– Она получила не условное. Она получила пожизненное. И отчетов написали достаточно.
Слишком много отчетов. Все допытывались. Все пытались найти кого-нибудь еще и обвинить в том, что сделала Джини. Им с Пег, конечно, никаких копий не давали. Из этого процесса они тоже были исключены. Но он догадывался, что их имена там фигурировали. Виноваты же всегда родители. В отчетах наверняка писали, что они никогда не понимали Джини, не давали ей то, что ей было нужно. Он догадывался обо всем этом по тому, что говорилось на суде.
– Это другое, – сказал Уинтер. Его голос был как у заносчивого учителя, когда он говорит с бестолковыми детьми. Терпеливый, но как будто это терпение стоило ему огромных усилий. Как будто он был настоящим ангелом, раз ему это удается. – У Джини скоро появится право на досрочное освобождение. Если ей позволят снова жить в обществе, я должен буду осуществлять за ней надзор.