Все подразделения штаба армии в течение суток благополучно вышли из Восточной Пруссии и добрались до российской территории. Теперь штаб мог выполнять свои функции в полном объёме.
Работы в штабе хватало, но и суеты и неразберихи тоже. Орловцев с утра бегал по важным и уж совсем пустяковым поручениям и порядком устал.
Во второй половине дня суета чуть затихла, но тут ему принесли записку от раненого прапорщика Сергея Громова, находившегося в госпитале неподалёку. Николай сначала удивился, а потом припомнил его нескладную фигуру, и недоброе предчувствие шевельнулось у него в душе. Громов писал, что имеет сообщить ему нечто важное, касающееся его брата Юрия. Охваченный тревогой, Орловцев немедленно отправился в госпиталь.
Громова он нашел в палате легкораненых. Тот с непривычки неумело прыгал на костылях — ранение в бедро правой ноги, кость, к счастью, не повреждена. Увидев Орловцева, Громов изменился в лице, слёзы навернулись у него на глазах. Он сел на кровать, попросил присесть Орловцева на стул, стоящий рядом. Долго копался в тумбочке, достал оттуда тетрадку, завёрнутую в клеёнку, стопку писем, портсигар. Ни слова не говоря, передал их побелевшему как мел штабс-капитану.
— Где это случилось? — Горло Орловцева перехватила судорога, и Громов с трудом разобрал вопрос.
— Мы прикрывали отход 20-го корпуса… Отступали от Даркемена к Толльминкемену и с трудом сдерживали натиск немцев. Тяжёлый ночной бой завязался где-то после Вильгельмсберга. Мы ценой огромных потерь отбили атаку и утром вышли из боя, вынося раненых. Юру ранило в живот, мы везли его с другими ранеными на телеге. Он жил ещё три часа, всё время просил пить и мучился от страшной боли. Когда он умер, документы забрал ротный, а я — несколько личных вещей. И, как нарочно, снова немцы наскочили. Меня, видите, ранило в ногу. Там много погибло наших. Очень много… Тела убитых оставались по мере движения прямо на полях вдоль дороги. Что было делать? Мы и так еле-еле отбивались… — Он понурил голову.
Орловцев молча взял тетрадку и вещи брата, шатаясь, вышел из палаты на улицу.
«Как я об этом скажу родителям, как?..» — Он шёл по улочке литовского городка, не разбирая дороги, огромный колокол гудел в его голове. Неизвестно, сколько времени прошло, пока он блуждал по городку. Когда пришёл в себя, увидел, что стоит у ограды православного храма. Повинуясь внутреннему голосу, зашёл внутрь, обошёл храм, надолго остановился возле иконы Божьей Матери. Шептал молитву, самую первую, которую выучил в детстве вместе с матерью. Облегчение не наступало, и он неподвижно продолжал стоять у иконы. К нему подошёл священник, удивленный долгим молитвенным стоянием офицера.