— Подсадите меня в кузов. — Солдаты подставили руки. В машине она развязала бечёвку, распахнула плащ-палатку, перед её глазами лежало обезглавленное тело возлюбленного. На капитана надели чистый китель, но вид тела с отсеченной головой был страшен. Маргарита закрыла глаза рукой и застыла над телом, потом запахнула плащ-палатку и бережно перевязала её бечевкой. Затем она встала на колени перед белым коконом, в котором на огромном блюде лежала голова её Марка. Передвинула кокон к краю кузова. Солдаты помогли ей аккуратно сойти с машины. Понимая всю чудовищность ситуации, сделав над собой усилие, она попросила:
— Ребята, оставьте его голову у меня… Утром заберёте, похороните вместе с телом. Помогите мне занести её в дом. — Солдаты, ошарашенные такой просьбой, занесли голову комбата в квартиру и, нерешительно потоптавшись, распрощались. Тело отвезли в морг госпиталя, где служила Маргарита. В госпитале солдат и устроили на ночлег.
— 22 —
7-8 января 1945 года. Шталлупенен
Дверь захлопнулась. Маргарита прижалась спиной к стене и долго смотрела, как колышется оконная занавеска, подхваченная воздушным потоком. Колыхание постепенно затихало, пока, наконец, не замерло вовсе. Женщина сделала пару шагов к столу, и этого оказалось достаточно, чтобы задышал воздух, по занавеске пробежала дрожь, и она снова пришла в движение, будто ожило то, что уже схоронили, но схоронили поспешно, не разглядев признаков ещё не ушедшей жизни.
Маргарита уже не видела этого всплеска. Всё её внимание теперь сосредоточилось на огромном белом свёртке, лежащем на столе. Она дрожала, не решаясь притронуться к нему, но и отказаться от того, чтобы развернуть простыни, не могла.
Стемнело. Она зажгла керосиновую лампу. Узел поддался не сразу, сильно затянули его служивые. Она развернула простыни. На серебряном блюде, опираясь на подбородок, не лежала, а вертикально стояла голова Марка. Простыни были в запёкшейся крови, но голова — лоб, щёки, нос, волосы, рот, уши — всё было чистым и невредимым, только на верхней губе запеклась кровинка. А глаза, его глаза, смотрели в упор, прямо на неё.
Стоять долго у стола она не могла, да и смотреть на голову сверху вниз не хотела. Маргарита села на стул прямо перед головой Марка. Теперь ей казалось, что он тоже сидит за столом, опустив голову на руки, смотрит на неё в упор и готов слушать и говорить с ней.
— Марк, как я боялась уезжать с фронта, оставлять тебя на войне одного. Тревожилась, мучилась, сама не понимая почему, но чувствовала опасность. А беда случилась сразу, ещё до моего отъезда. Как же так? Ведь ты говорил, что ничего с тобой не случится. Что ты живёшь внутри этой войны, ты сам плоть и кровь её. Ты сын войны, а матери, даже самые злые и никудышные матери, не губят своих сыновей. Ты же все это понимал, говорил мне об этом и пропал в этом кровавом месиве. Как теперь, после твоей смерти, мне не пропасть? Как нам не пропасть? Твой ребёнок во мне, может, это сын — твоё продолжение.