— Ты здесь старше нас всех, а всё ещё романтизируешь то сражение в Восточной Пруссии. Послушай, дивизии не решают исход мировых войн. Тут действуют другие силы.
— Да, но двое суток спустя я шёл по пути бегства немцев и скажу: победа ждала нас, гончий скок на пятьдесят километров без боёв с немецким арьергардом, с панически отступающим противником. Дивизия судьбу мировой войны, конечно, не решает, но опрокинуть костяшку домино может. Затем в дело вступает армия, и рушится вся конструкция. Ведь ещё два дня немецкая 8-я армия и её командующий генерал-фельдмаршал Притвиц находились в паническом состоянии, а первые осмысленные приказы, остановившие отступление и начавшие перегруппировку сил, поступили только к концу третьего дня. Этого хватило бы русской армии, чтобы отбросить немцев за Вислу. Никакой Людендорф и Гинденбург уже не смогли бы остановить лавину русской армии.
— Оставим спор, Николай Николаевич. В конце концов, когда любая война кончается, то при анализе она всегда оказывается скоплением больших ошибок. О чём ещё пишет Епанчин?
— Пишет, что в армии была низкая исполнительская дисциплина среди командиров корпусов и дивизий. Особенно кавалерийских, имевших высокие связи в столице. Имели место быть и большие противоречия, и интриги между командующим армией Ренненкампфом и командованием фронта — Жилинским и Орановским. Разгорелся конфликт командующего армией с начальником штаба Милеантом, из-за чего штаб армии не выполнял должным образом свою работу. Эти высокие штабы были похожи на осиные гнезда. Мы многого тогда не знали: и что личные отношения играли такую роль, и что Епанчин и Ренненкампф вместе учились в академии, и о коммерческих делах Ренненкампфа и других начальников ничего не слышали.
Генерал Покровский усмехнулся:
— У нас таких проблем нет, ударим дружно и решительно. Вот только надо, чтобы ещё и умно. Скоро будем докладывать план операции Верховному… Командующего фронтом на 27 сентября вызывают в Ставку. Вот тогда все станет ясно.
Он помолчал, а потом, доверительно склонившись к Орловцеву, негромко спросил:
— Послушай, Николай Николаевич, ты столько лет ходишь в капитанах. Не надоело? Чего всё время в тени сидеть? Вон, твой знакомец по Николаевской академии Шапошников — маршал.
— Оставим это, Александр Петрович, я ведь не только Шапошникова Бориса, но и многих других, в том числе и под суд попавших, и без суда пропавших, знал. Одного из них, Сергея Каменева, так вообще после смерти осудили. А ведь он был старшим адъютантом у генерал-квартирмейстера в штабе нашей 1-й армии, коллега мой. Так что лучше уж капитаном, но в действующей армии.