И Михаил Анатольевич снова увидел ее.
Он понимал, что ведет себя неприлично, невежливо, глазея на нее так беспардонно, но ничего не мог с собой поделать, потому что не мог вспомнить, как полагается вести себя в таких случаях. Он ожидал увидеть больную и несчастную девочку, но перед ним оказалась юная прекрасная женщина, и держалась эта женщина с достоинством и непринужденностью, живо напомнившими Овечкину безупречные манеры Никсы Маколея.
Несколько мгновений и она со спокойным любопытством изучала Овечкина, затем улыбнулась и произнесла:
– Садитесь, пожалуйста.
Михаил Анатольевич, не чувствуя своего тела, как во сне, подплыл к столу и опустился на ближайшее сиденье. И замер, ожидая дальнейших приказаний.
– Надеюсь, мы станем друзьями, – сказала Елена.
– Да, – сказал Овечкин, и она опять улыбнулась.
– Умеете ли вы играть в шахматы?
– Нет, – отвечал Овечкин как во сне, не в силах оторвать глаз от ее нежного бледного лица с чудесными яркими глазами, розовым ртом и маленьким, но решительным подбородком.
– Жаль. Здесь, в заточении, время тянется так медленно. Играете ли вы хотя бы в карты?
– Я могу научиться шахматам, – сказал Михаил Анатольевич, свято в это веря.
Елена кивнула, и в глазах ее заиграл смех.
– Хорошо. Тогда завтра мы попробуем. Сегодня уже поздно… время близится к ночи, хотя в вашей стране это совсем незаметно.
– Белые ночи, – подтвердил Овечкин и встал, повинуясь невысказанному повелению.
Юная жена Басуржицкого милостиво кивнула, отпуская его, и проводила взглядом до дверей, после чего повернулась ко второй женщине и вполголоса заговорила с ней. О чем – Овечкин уже не слышал. Он бережно прикрыл за собою дверь, поднял глаза и увидел Басуржицкого, о котором совсем забыл.
– Я покажу вам вашу комнату, – насмешливо сказал тот, вновь приобретший свои снисходительно-барские повадки. – Кажется, я не предупредил об одном условии – проживать вы должны здесь же, чтобы быть всегда под рукой. Надеюсь, это вас не обременит?
Михаил Анатольевич машинально кивнул. Он весь был еще во власти незнакомых прежде чувств, глаза Елены сияли перед ним, в ушах звучал ее голос… быть всегда под рукой? Конечно. От Елены Басуржицкой исходила какая-то сила, которая диктовала ему и слова, и поступки, и он подчинился этой силе, не испытывая ни сомнений, ни робости. Даниил Федорович распахнул перед ним очередную дверь, пропустил в комнату, говорил что-то о ванной, о времени завтрака, обеда и ужина, и Овечкин слушал его краем уха, все так же машинально кивая, и не заметил, когда хозяин исчез и он остался один в своем новом жилище.