Тете Даше перевалило уже… Впрочем, что даст читателю точная цифра возраста?
Вся жизнь ее прошла в этом селе, с Чусовой сплелись ранние воспоминания детства, девичьи хороводы, потом семейная жизнь. Помнила тетя Даша еще те времена, когда по Чусовой на барках сплавляли железо и медь.
Она красочно рассказывала, как издали по первой барке, так называемой «казенке», жители узнавали, какого завода караван показался на Чусовой. «Хватчики», люди отважной профессии, хорошо знавшие особенности капризной реки, помогавшие баркам приставать на ночь к берегу, ехали на «казенке» с приказчиком. Вот по одежде этих хватчиков и различали караваны Шайтанского, Ревдинского, Билимбаевского, Уткинского и других заводов. Если хватчик, к примеру, был в красной рубашке, синей опояске и с красной лентой на шляпе — шел караван Уткинского завода. Только уткинцы носили красные рубашки.
Немало таких рассказов довелось услышать от тети Даши. Душа у нее была добрейшая, любила она быть на людях, любила веселье, смех, шутки и прибаутки. Но видно, что в прошлом на ее долю всего пришлось, отсюда и седые волосы, и внезапные вспышки раздражения.
Мне пришлось еще несколько раз побывать в Мартыновке, и всегда я останавливался в доме тети Даши.
Однажды она сидела вечером на крылечке и как-то вдруг разговорилась. Не помню, что послужило поводом для этого разговора, но тетя Даша начала рассказывать, как они вступали в колхоз.
Она сидела, подперев рукой седую голову, засмотревшись усталыми серыми глазами на Чусовую. Голос звучал неожиданно тихо, без резких переходов, рассказ тек плавно, спокойно, словно женщина самой себе рассказывала эту повесть о жизни, раздумывая над нею.
— Очень я с мужиком спорила. Видели, тихий он у меня, голоса не слышно. Я кричу — он молчит. А тут, как начали у нас колхозы складывать, уперся на своем; я кричу, плачу, на другом конце села слышно, а он то молчит, то одно твердит: вступаем. Я говорю: «Егор, куда ты нас тянешь? Уж мало ли ты толокся, еще попробовать хочешь?» А уж что он ни делал, как от нужды ни отбивался: уголь палил, на шахтах кайлил, плоты по Чусовой гонял, лес валил, золото мыл, в поле робил, дома ставил. В наших местах люди все умеют делать — заводское, лесное и сельское. Припасет Егор копейку, а нужда из дома рубль уводит.
Вот так и бились мы с ним!..
А по селу идут разные разговоры, одни за колхоз, другие — против. И все чаще моего мужа поминают, вроде он у них там главный, от него вся смута. Спрошу его дома, он ответит, что, дескать, не в нем причина, не он смуту ведет, а мутят воду те, кому колхоз хуже смертного часа. Прошу — отступись, Егор, может, они и успокоятся. Что тебе о всех болеть? О своем доме думай — вон какой у нас ребят табун, их на ноги ставить надо. Молчит, но вижу, что слова мои, вроде дыма, мимо летят — не послушает, присох он к колхозу.