У больницы стояла лошадь и глодала коновязь. На спину ей была небрежно брошена рогожа.
По каменным ступеням доктор и Ольга Михайловна поднялись на крыльцо и вошли в больницу.
В приемной на кожаной кушетке лежала молодая женщина с очень бледным лицом. Возле нее стояли Пелагея Ильинична и парень в длинном до полу тулупе, с кнутом в руке. Увидев доктора, парень испуганно посторонился и уронил кнут.
— Твоя жена, Белоусов? — спросил Татаринцев, вглядевшись в широкое носатое лицо парня.
— Да, — хрипло сказал он, с трудом сгибаясь в тулупе, чтобы поднять кнут.
— Что с ней?
Доктор сбросил пальто на руки сестре и надел халат.
— Вчера приехал из города, она больная лежала. А ночью разбудила и говорит: «Скорее вези в больницу». Я стал лошадь собирать, а она и память потеряла.
Доктор расстегнул на больной пальто и почувствовал резкий гнилостный запах. Он посчитал пульс.
— Везите ее в операционную, — сказал Татаринцев сестре. Он повернулся к Белоусову. — Долго же ты собирался.
— Разве можно скоро. Пока лошадь запряжешь, да пока…
— Ты тут подожди, — прервал его доктор. — Я с тобой должен поговорить.
— Подождать мы можем, — сказал парень и отошел.
Песковская стояла возле больной.
— Лучше вам уйти домой, — сказал ей Татаринцев, проходя в свой кабинет.
— Но вы же позволили.
— Ну, как вам угодно. Тогда раздевайтесь и мойте руки. Будем оперировать. Предупреждаю — предстоит неприятная работа.
Пелагея Ильинична вкатила тележку. Вчетвером они осторожно подняли тяжелое тело женщины и положили на тележку.
— Разденьте больную, приготовьте физиологический раствор, — приказал доктор. — Ну, — обратился он к Песковской, — извольте и вы приготовляться.
Они прошли в кабинет.
— Вот я и готова, доктор, — сказала Ольга Михайловна, завязывая на рукавах белого халата тесемки и не забывая поправить пышные светлые волосы перед тем, как надеть марлевую шапочку.
Татаринцев вошел в операционную, где больная лежала на высоком столе. Свет керосиновых ламп придавал ее телу желтый оттенок. Женщина была молода, с широкими плечами, с большими, матерински округлыми грудями. Темные веки плотно закрывали глаза. Губы проступали на лице бледной чертой. Она казалась мертвой.
После нескольких минут осмотра Татаринцев шопотом сказал Песковской:
— Аборт на шестом месяце.
Он накрыл женщину простыней и одеялом и велел затопить печь.
Стуча ногой, вытирая на ходу руки, доктор торопливо вышел в приемную. Парень стоял, распахнув широкий тулуп, и поигрывал гибким ременным кнутом.
— Вы знали, что она беременна? Я те… те… — сказал доктор, волнуясь и от этого, как всегда, особенно заикаясь, — теперь не могу за нее отвечать. Кто сделал ей аб… аборт?