У меня всё как-то сразу оборвалось внутри. В таких глазах не найдешь сочувствия или пощады. В таких глазах можно замерзнуть до смерти.
– Нагулялась? – и увесистая оплеуха сбила меня с ног.
Я грохнулась в мокрую траву, взвыв от неожиданности и боли. Перед глазами рассыпался алый горох, а хозяйка, намотав мои мокрые волосы на руку, потащила в избу.
Дыхание перехватило. Страх, жуткая боль и унижение.
– Что вы делаете?!
Хозяйка молча дала мне еще одну затрещину наотмашь.
Я упала, перевернув на себя ведра в сенях. Глухо ударилась об угол лавки, и, наверно, отключилась – больше ничего не помню.
Видно, хозяйка меня на кровать бросила, и ушла.
Я провела по волосам. За ухом нашла запекшуюся кровь.
– Черт.
Голова кружилась, но я кое-как добрела до двери: там, у входа, стояла бочка с водой. Пить хотелось так, что, казалось, слипся пищевод. Сухость в горле мешала дышать.
Зачерпнув воды, я с жадностью начала пить, лишь спустя мгновение поняв, что вода имеет какой-то странный привкус: сладковато-горький, с дымком.
В голове помутилось.
Убогая обстановка лесного домика поплыла перед глазами, обрушившись на меня темнотой.
* * *
В пять утра несмело тренькнул телефон и смолк после второго сигнала. Руслан перевел покрасневшие глаза с компьютерного монитора на синий циферблат: на нем еще светился в темноте номер следователя Пиманова.
Лебедев нажал кнопку вызова.
– Ильнур Рихардович. Звонили.
Шум заводящегося двигателя в трубке заглушил недовольное бормотание:
– Столбов в себя пришел.
– Буду в больнице, – Руслан бросил короткий взгляд на настенные часы, – через тридцать пять минут.
А про себя отметил: «Через пятнадцать» – и рывком выскочил из кабинета, на ходу нажимая кнопку прогрева двигателя.
И когда видавший виды «форд» Пиманова заруливал на стоянку, Руслан уже стоял у дверей приемного покоя хирургического отделения: желтого пятиэтажного здания сталинских времен. Следователь хмуро кивнул, всем своим видом показывая, что Лебедеву здесь не место и он, Пиманов, Лебедева позвал ну исключительно по доброте душевной, а коли модный адвокат это не оценит – выкинет взашей. Лебедев все понимал. И что «не должен», и что Пиманов не обязан. И был благодарен ему за этот хмурый кивок, и еще больше – за трехсекундный порыв и звонок в пять утра.
Следователь тем временем нажал кнопку вызова.
За пластиковым окошком включился свет, показалось заспанное круглое лицо в сдвинутом на затылок накрахмаленном чепце. Увидев гражданских лицо посуровело, крикнуло, не открывая оконце:
– Че тебе?
Пиманов привычным движением приставил к стеклу развернутое удостоверение. Заспанное лицо вытянулось в сомнении, потом по нему пробежала злорадная тень, послышалась возня с засовом.