Но главная ошибка — нетерпение.
Ошибка её, а расплачиваются оба.
Надо передохнуть. Надо передохнуть, встать и найти место, где можно подняться. Выше по склону она видела деревья, низкорослые, перекрученные ветром. Топорик остался в мешке, но можно наломать ветвей, принести… огонь — это спасение.
Таррин чувствовала, как мысли, словно замороженные, движутся всё медленнее. Сколько времени уйдёт на поиск топлива? Варг, когда он здоров и силён, может спать на снегу без вреда для себя. А сейчас… Что, если Аррых замёрзнет, пока она ходит?
Нет, уходить нельзя. Таррин шевельнулась. Медленно распрямилась, хотя холод побуждал сжаться в комок. Легла, вжимаясь всем телом в густой мех и стараясь прикрыть Аррыха настолько, насколько могла. Сердце варга билось медленно, тихо, размеренно. Снизу от шерсти шло едва заметное тепло, но спина и плечи девушки заледенели.
От дыхания Таррин шерсть варга рядом с её лицом заиндевела. Повернув голову, Таррин смотрела на тени, а те удлинялись, тянулись к ней. Ночь наступала неумолимо, ей не было дела до двух неудачников, решивших, что Поворот — самое время для того, чтобы шутить с зимой.
Щёки Таррин так застыли, что она почти не почувствовала порыва ветра. Только отметила, что по насту пронеслась позёмка. А потом снежные струи приподнялись, свились в две длинные грациозные шеи.
Ветер усилился. От наста отделились фигуры. Тысячами ледяных искр засеребрились крылья, соткались тела из закатного света и снега. Две птицы на тонких ногах сделали шаг навстречу друг другу.
Это было прекрасно. Таррин забыла дышать.
Взмах белых крыльев, ещё шаг, вместе, одновременно, так точно, будто танцем руководит невидимый балетмейстер. Шеи откидываются назад так, что головы касаются спин. Птицы распрямляются, приседают в низком реверансе. И новый шаг.
«Опять переусердствовала?»
Мысленный голос варга был совсем слабым.
— Смотри! — едва слышно шепнула эльфийка. — Это они.
«Уоу! — варг собрался с силами и добавил: — Так вот что означало „между жизнью и смертью“. Я думал, это просто красивый оборот».
— Смотри!
Птицы танцевали. Грациозно изгибаясь, сплетались шеи, белые крылья — длинные, с призрачной бахромой маховых перьев — разворачивались и поднимались. Птицы расходились, тянулись друг к другу, словно стремились заключить в объятия, и вновь сходились. Закат догорел, но контуры птиц светились серебром.
Таррин потеряла счёт времени. Небо над гребнем скалы посветлело: там, за каменной грядой, вставала не видимая пока луна.
Ветер вновь поднялся и стих. Птицы закружились, их фигуры взметнулись в последнем вихре — и исчезли.