Осмотревшись, я помахал рукой знакомой, к которой бегал во время увольнительной, да и в самоволку, чего уж тут, и переложив чемодан из правой в левую руку, быстрым шагом направился к той. Моя знакомая, дивчина двадцати шести лет от роду, с уже заметным животиком, моя работа, улыбнулась и позволила себя обнять. Мы же, не обращая внимания на недоумённые взгляды, разница в возрасте была заметна, да и не принято вот так вот свои чувства проявлять, но нам было всё равно, крепко поцеловались. Вдова морского командира-подводника, погибшего в Финскую, подхватила меня под локоток и поинтересовалась:
- Надолго отпустили?
- Поезд вечером.
- Успеем, - улыбнулась та и мы быстрым шагом направились к квартире, что та получила от работы.
Светлана Иванова, не смотря на то что всего два года назад жила в Ленинграде, где служил её мужа, после его гибели перебралась в столицу, благо поступило неплохое предложение по её специальности. Она была технологом-производственником. Работала на местном автозаводе, где выпускали грузовики «ЗИС». Вот как ценному специалисту ей и выделили из резервного жилого фонда небольшую квартирку. Пусть небольшая, зато не коммуналка. То, что будущего у нас нет та хорошо знала, но своего женского счастья упускать не желала. Ну и попросила ей ребёнка заделать. Будет одна воспитывать. А я, когда мы встретились, сильно сомневался, что агрегат будет работать, да и что дети у меня будут. Отец Глеба отбил ему всё. Видели яйца у быка? Когда я свои осторожно и морщась нащупал, они были такого же размера, да ещё переливались в синяках. Потом конечно спали, но травма серьёзная, мог инвалидом стать. К счастью, обошлось. Пока мы со Светой идём к её квартире, тут минут пять ходу, опишу что со мной было.
Всё же когда я впервые сам увидел родителей Глеба, а не из его памяти образы взял, жуткая ненависть к ним так и колыхнулась во мне, однако я её скрыл, не задавил, злоба так и клубилась во мне, но скрыл. Материть и ругать я их не стал, просто тихим голосом сказал:
- Я сирота, родственников у меня нет. Попрошу покинуть палату.
После этого отвернулся и закрыл глаза, не общаясь с неприятными мне людьми. Те приносили извинения, но я молчал, так что потоптавшись, всё же ушли. Что интересно, у меня была одноместная палата, явно для большого начальства. Да и сама больница та, где родители Глеба работали. Видимо они и подсуетились, чувствуя свою вину. Однако прощать я не намерен, и не простил. К концу сентября, когда меня наконец выписали, мать одна пришла встретить. Глянув в её глаза полные тоски, я отвернулся и ушёл. Уже все поняли, что сына и брата они потеряли, а эта ходит. Прощать её было не за что. Муж её был махровым подкаблучником, та смотрела в кабинете следователя как избивают Глеба и молчала. А теперь прости-извини? Идите на хрен. Я так им и сказал. Вообще стоило бы подольше полежать. Всё же сломан нос, правая рука, два ребра и ещё в двух трещины, внутренние травмы, отец Глеба бил тяжёлыми сапогами в живот, вот так легко не лечатся, однако причины попросить выписать пораньше были. Я долго думал и размышлял, пока лежал в палате, что делать дальше и как жить. То, что жить буду хорошо, это и так понятно, помню все захоронки что находил в столице. Тут другое. Знаете, мне нравятся люди этого периода, они добрее и душевнее. Я не говорю о родителях Глеба, дерьмо всегда найти можно. Тут как большая семья, всегда придут на помощь. Причём тут не только воспоминания Глеба, но и мои впечатления по работникам больницы. Окровавленную одежду постирали и погладили, выдавая при выписке. Сами. Родители не просили, и похоже даже не вспомнили. Кстати, отношение к ним изменилось. Я особо и не скрывал своё мнение, описывая что было с Глебом, так что большая часть работников больницы была на моей стороне.