А утром меня разбудила миссис Этвуд, произнеся замогильным голосом:
— Прибыли ваши вещи, леди Арити.
Открыв глаза, я села, сонно потягиваясь. Одна из присутствующих горничных подала мне письмо на серебряном блюде. Вторая уже распаковывала вещи, и я, сонно щурясь, сначала решила было, что это не вещи. В смысле не платья. Все что угодно, но совершенно точно не платья. Ночные рубашки, сорочки, исподнее… но не платья.
— П-п-простите, — пробормотала, окончательно просыпаясь.
— Да-да, прелестно, — сама экономка была явно в восторге, от всего распаковываемого. — Над заказом трудились всю ночь. Но, должна признать, ваша матушка потрудилась не менее моего.
И тут две горничные втащили сундук. Плетеный, хорошо знакомый мне, с моими нормальными платьями. По крайней мере я так думала, пока горничные не извлекли первое платье! Оно было в разрезах! Все! По бокам, на груди, да даже на рукавах. И это не было ошибкой или случайностью — каждый разрез любовно украсили вышивкой, очень приметной и превосходно знакомой мне вышивкой!
— Это… это что? — осипшим вмиг голосом, вопросила я.
— Одежда, — ядовито улыбаясь, елейным тоном протянула миссис Этвуд. — Я же сказала — надолго вы тут не задержитесь, и, что радует особо — ваша матушка в этом со мной совершенно солидарна. И да, — экономка подошла к стулу, на котором лежало мое свадебное платье, ухватила его, рывком разорвала на две половины и фальшиво воскликнула: — Ох, какая жалость, а такое платье было… скромное.
Я сидела с открытым ртом, не веря в то, что вижу.
Между тем, первая горничная, вновь протянула мне письмо на серебряном подносе, со словами:
— От вашей маменьки.
Потрясенная, раздавленная всем случившимся, еще не осознающая, в каком навозе оказалась, я открыла письмо и прочла выведенное прекрасным почерком моей матушки:
«Домой! Мне плевать, какая у лорда библиотека и насколько он благороден. Он мужчина, свое возьмет быстро. Ко всему прочему, на нашей стороне миссис Этвуд, так что все его благородство, заранее обречено на провал. Домой, Арити».
Я подскочила с постели, держа письмо, и чувствуя, что задыхаюсь от подступающих слез. Я… я не знала, что делать, что сказать, что это все вообще такое?!
Но одно я знала точно — эта спальня действительно была смежной со спальней лорда Хеймсворда.
— Это подло! — воскликнула, указывая на одежду.
Коварно-змеиная усмешка экономки, была мне единственным ответом.
Что ж, это все, конечно, ужасно, но кое-что они явно недооценили — благородство Правящего Кондора.
Развернувшись, вместе с письмом, я миновала спальню, открыла внутреннюю дверь, врываясь в спальню лорда Хеймсворда, и разрыдалась уже там, едва он, пивший чай за маленьким столиком, поднялся при виде меня.