Годы нас не изменили. Мы дошли до ее дома. Она быстро приготовила поесть, добавив к мясу, по ее словам, это самое бордо из уже открытой бутылки, что, по ее словам, было просто преступлением. Потом мы сидели все на той же кушетке. Все та же кошка. Те же бокалы, тот же стол, унаследованный от родителей. «Из Питер-Купер-Виллиджа, да?» — спросил я. «Из Питер-Купер-Виллиджа», — повторила она, чтобы показать, что она помнит, что я помню, и ее это больше не впечатляет. А что, кто-то умер? Ну и вопрос! Нет, никто не умер. А что этот большой черный веер, напоминавший возмущенного ворона, которого поймали, выпотрошили и набили ватой, не дав до конца умереть? С ним пришлось расстаться. А как там последний сожитель — точнее, сожители? — исправился я. Ничего интересного. Ну, тут ничего нового, заметил я. Она улыбнулась, я улыбнулся. «Ты хочешь сказать — между нами?» Как здорово ей удается отыскивать невысказанные смыслы, которые сам я не решаюсь облечь в слова. «Я все та же, а ты?» — спросила она, будто упоминая о старой приятельнице, которую я мог и подзабыть. «Нисколько не изменился, — ответил я. — Не менялся и не собираюсь». — «Я так и думала», — сказала она. «И я не про внешность». — «Я знаю, про что ты».
Наша смущенная зачаточная улыбка досказала оставшееся. Она стояла у кухонной двери с бокалом в руке. Кончилось тем, что я сдался, сдаться мне хотелось с самого начала. То, что я поцеловал ее прямо сейчас, не дожидаясь подходящего момента, сообщило всему эротический, едва ли не непристойный преждевременный азарт. Она страстно вернула поцелуй. Наверное, потому что целоваться было проще, чем говорить. Я хотел сказать, что ждал этого много лет, что не выдержу еще четыре года, если этот раз — последний. Но мы были слишком счастливы, чтобы говорить.
Два дня. Потом мы поссорились. В субботу вечером я захотел сходить в кино, а ей больше хотелось в воскресенье днем. По субботам народу слишком много, сказала она. Но мне именно поэтому и нравится ходить в кино по субботам. Я люблю, когда много зрителей. А днем в воскресенье там уныло. Кроме того, ненавижу выходить из кинотеатра в хмурый закат воскресенья, которое катится к неминуемой смерти. Оба стояли насмерть. Сдаться было просто, но не один не сдавался, и чем отчаяннее мы упирались, тем труднее было уступить. В тот вечер я из вредности пошел в кино один, оттуда отправился к себе и не стал ей звонить. На следующий день она сходила на тот же фильм и не позвонила тоже. Краткое объяснение по электронной почте в понедельник утром продлилось минуты две. Потом переписка замерла.