Ослепительно белые шары облаков катились по краю холма.
Провожавшие гроб надели шляпы, вышли на дорожку и стали шарить в карманах, доставая сигареты. Закуривая на ветру, они с удивлением смотрели на небо, на облака, плывущие над могилой Шафира.
— Нас прогнал, а сам тут остался, — сказала пани Мальвина.
Когда я стал спускаться с холма, скрипнула монастырская калитка. Я оглянулся: на каменном пороге стоял отец Гавриил в пастушьей одежке.
— Может, вы к нам идете? — спросил он с многозначительной улыбкой.
— Спасибо, у меня другая дорога.
— Я слышал вы уезжаете?
— Все уедут. А монахи?
— Мы? Нас уже давно здесь нет. Мы смотрим сверху на городок, как на далекую комету.
— Вы ведь иногда спускаетесь к нам.
— Да, один я. Потому что сама природа избавила меня от всяких искушений. Вы не осматривали наш музей?
— Нет, не осматривал.
— Понятно. Для нас это большая ценность, метеориты, а для вас — ничего интересного. Что вам пожелать на прощанье?
— Чего пожелать? Сам не знаю. Мои желания кощунственны.
На лице монаха, испещренном густой сетью морщин, появилась улыбка, и он прищурил один глаз.
— Ну, тогда не вмешиваюсь. Помолюсь как-нибудь за вас, хорошо?
Я уже спустился до середины склона, когда у меня внезапно мелькнула мысль, заставившая меня обернуться. Монах в мирской одежке все еще стоял в красноватой раме калитки.
— Знаете что, помолитесь, пожалуйста, за двоих! — крикнул я. — За утренней службой, обязательно за утренней!
Скривив рот в улыбке, он кивал головой, показывая, что понимает меня и выполнит мою просьбу.
Ветер сыпал сухими листьями, и они, обгоняя друг друга, неслись по твердой глинистой дорожке. А некоторые листья, подхваченные более сильным порывом ветра, плыли над городком, как траурные бабочки. Я еще раз остановился.
— Мне ясно, почему я уезжаю, — уверял я себя. — Один я понимаю это!
И я пустился бежать, пока у первых домов поселка не наткнулся на проволочный забор, который заскрипел под моей тяжестью, как старый матрац. Быстро вдыхая холодный воздух, в котором я находил знакомый запах озона, я оглянулся через плечо. У самой вершины холма, подле черного куста, одиноко сидел путевой мастер. Он обхватил руками колени и смотрел в рыжую землю под ногами.
— Один я… — повторил я.
Мне захотелось громко крикнуть, ударить кулаком по небу, вспоротому невидимым корпусом реактивного самолета, разбудить этот сонный городок.
— Поздравляю. Поздравляю вас, — произнес кто-то у меня за спиной.
Слова эти неприятно резанули мой слух. Партизан нетвердо стоял на ногах, держась за сук чахлого каштана.
— Поздравляю вас от всего сердца, — повторил он, протягивая мне руку.