Брат согласился отправиться в лечебницу. Оставил университет. Мы продали все, что у нашей семьи было ценного, даже дом, чтобы заплатить за исцеление Рика и год его учебы. По договору с университетом мелкий обучался бесплатно, но должен был отработать по окончании сумму, потраченную империей на него. А поскольку он теперь не мог стать боевым магом…
Спустя месяц, когда брат начал идти на поправку, я все же выяснила, кто всему виной. Богатенький урод.
К тому времени Корнуолл завел уже себе новую игрушку. На этот раз первую красавицу академии Саманту Сиззил, которая смотрела на него влюбленными глазами. А то, что она была магом с весьма неслабым даром иллюзии, — так, сущая мелочь.
Моей ошибкой стало то, что я начала искать справедливости. Когда потребовала у Корнуолла вернуть те пять капель силы, что Рик отдал ему, этот гаденыш лишь рассмеялся мне в лицо, прижал к стене заклинанием и, издеваясь, поцеловал. Меня едва не стошнило.
А затем, удовлетворенно хмыкнув, предложил одну каплю, если я согрею его постель. Магда Фокс согрела его лицо пульсаром. Как я, целительница, сумела пробить плетение боевого мага, пусть и адепта-старшекурсника, сама поражаюсь. Может, я и поджарила бы его, но в нашу схватку вмешались. Растащили. Затем Корнуолла отправили к целителям, а ректор Нольсон вызвал меня к себе на ковер. Там я рассказала все как есть и услышала:
— Девочка. Не лезь, тебя сломают, как щепку.
Именно тогда пришло понимание: Нольсон, еще нестарый магистр, севший в ректорское кресло несколько лет назад и крепко в него вцепившийся, все знал. Знал и закрывал глаза. Почему? Может, боялся за свою семью, маленького ребенка и молодую жену? Или не хотел вылететь с должности, к которой шел пятнадцать лет. Или просто потому, что он не был сильным магом, не имел за спиной поддержки знатного рода? Нольсон… В меру карьерист и служака, не хватавший звезд с неба. Он лишь ждал, когда демон по имени Корнуолл провалит в свою столичную преисподнюю из его университета. Ждал и молчал. И советовал мне сделать то же самое. Ректору не нужны были скандалы. Но, видимо, несмотря на трусость, у него осталось и что-то человеческое. Иначе приказ о моем отчислении был бы подписан в тот же день. А так он посоветовал мне лишь не высовываться.
На следующий день, проведя операцию, я получила записку. И лишилась всего.
Но это я узнала позже. Когда прогремел взрыв, единственное, что успела, — создать барьер. Его от ударной волны выгнуло дугой, меня протащило от окна до противоположной стены, впечатав в штукатурку. А там, где я только что стояла, разрастался огненный цветок. Его лепестки лизали пол, потолок. Жадно пожирали шторы, стулья, стол, вырывались из окна, стремились к двери, что была сбоку от меня. Если бы огонь прорвался в коридор… Там, в соседних палатах, лежали недавно прооперированные больные.