И он пошел по какой-то улице, а когда эта улица кончилась, он перешел на другую и увидел в самом ее начале новый дом, такой новый, словно маляр только что сошел с его лесов. На воротах было стальное кольцо, а створки ворот были из платана, похожего на сандал. Там было еще два кольца наподобие андалузских, словно из золота, в которые был продет румийский замок весом в два ратля.
— Это и есть мой дом, — сказал аль-Мауджуд, а потом добавил:
— Что же случилось? Да отрубит Аллах руку моего гуляма! Клянусь Аллахом, я не знаю, куда он девался!
— О господин мой, твой дом вот этот? — спросила девушка.
— Да, — ответил он.
— Клянусь Аллахом, это прекрасный дом, высокий, светлый, я не видела такого дома никогда. Этот дом так же прекрасен, как и ты. Я сломаю этот замок.
Она подошла к воротам, подняла с земли палочку, воткнула в отверстие замка, поковыряла, и язычок замка отлетел. «Клянусь Али, она открыла, собака!» — подумал аль-Мауджуд.
— Вот счастье-то, я открыла замок! — воскликнула она, потом толкнула створку ворот и открыла их.
— Я вошел вместе с ней, — рассказывает аль-Мауджуд, — бледный от страха. Мы прошли через дехлиз и остановились перед парчовой завесой. Отдернув ее, мы вошли в дом с двумя айванами, расположенными друг против друга, а в них стояли богатые ложа. Внутри дом был отделан золотом, а на айване была протянута веревка, на которой висело десять джубб из атласа. Хозяин дома, видно, повесил их, чтобы их не побило молью. Полы были вымыты, и комнаты блестели как снег, а стены эти отделаны лазурью и золотом. Девушка вошла внутрь, села в айване, а я вошел вслед за ней. Она сняла свое верхнее платье и спросила:
— Сварил ли твой гулям что-нибудь?
С этими словами она пошла в другую комнату, а там была дверь, открыла ее и увидела таннур и пять очагов, на которых кипели пять котлов с кушаньями, благоухавшими лучше мускуса. Потом она увидела пять подносов, на которых лежали сладости и хлеб, наверное, ратлей сто.
— О сын моего дяди, — спросила она, — вы ждете гостей?
— Клянусь Аллахом, — ответил Мауджуд, — о женщина, я не знаю, что сделал гулям. Он сам не помнит, что он делает!
А сам он при этом подумал: «Клянусь Аллахом, прекрасно! Ничего не может быть в мире удачней! Это угощение для тюрка[42] или для человека уважаемого, который вскоре явится и увидит, что мы вошли в его дом, и не разрешит нам остаться. Мы уйдем, как вчерашний день, но будем уповать на всевышнего Аллаха».
А девушка меж тем принесла поднос и пять тарелок. Она зачерпнула из каждого котла, налила в тарелку, наложила на поднос рису, затем принесла другой поднос, с жареной курицей и сладостями, а потом принесла поднос с лепешками и поставила перед Мауджудом и сказала: