На листике было написано следующее:
«За домом следит СБК, все разговоры прослушиваются. Если захочешь спросить – напиши.
Тебе нужно уходить отсюда немедленно. Сейчас ты спустишься на пляж, сделаешь вид, что купаешься и ныряешь. В двадцати метрах от берега, напротив окна столовой, на дне найдёшь ящик. В нём – акваланг и скутер для подводного плавания. На поверхность ничего не поднимай, надень снаряжение и плыви к старому маяку, это четырнадцать километров отсюда. Автонавигатор скутера запрограммирован, выдерживай скорость и глубину, чем глубже, тем лучше, меньше вероятность, что засекут след. Когда доплывёшь, акваланг и скутер оставь на дне. Возле маяка тебя будут ждать».
Наконец Коцюба закончила читать, написала вопрос: «А ты и Ника?», протянула карандаш. Ярослава присела на корточки перед ней, ответила: «Веронике мы не поможем, а о себе я сумею позаботиться». Елена помедлила, снова взялась писать: «Гидрокостюм тоже в ящике? И кто меня будет ждать? Круминь?» – «Поплывёшь без костюма, голышом. Не замёрзнешь, это я тебе гарантирую. Кто будет ждать – увидишь»
Ярослава дописала, выждала, позволяя прочесть, забрала листик, скомкала, сунула в карман.
– Так что с купанием? Не надумала?
– Да пожалуй схожу, окунусь, – Елена отложила книгу, поднялась с кресла. – А то если шторм разыграется, то завтра и не придётся.
– Вот именно. А я душ пока приму.
Они вместе вышли из библиотеки, спустились в атриум. И только у двери, ведущей к террасе, Ярослава придержала спутницу. И когда та обернулась, шепнула одними губами: «Лена, удачи тебе! Будь счастлива». Коцюба кивнула, шевельнула губами в ответ. Наверное, тоже желала удачи.
Подождав, пока дверь за ней закроется, Ярослава зашла в душевую. Разделась, аккуратно повесила одежду, шагнула в кабинку. Тугие струи тут же ударили по коже. Она подставила навстречу им лицо, шею, грудь, позволяя гидромассажу расслабить не только мышцы, но и нервы. Пока всё идёт правильно. Ищейки начнут облаву минут через тридцать-сорок. К тому времени Коцюба будет далеко.
Когда исхлёстанная горячей водой кожа начала ныть, она выключила душ, завернулась в махровое полотенце. И поняла с неожиданно болезненной ясностью, что делает всё это в последний раз. Последний раз она стояла под этим душем, и полотенцем этим вытирает себя в последний раз. Последний раз закрыла за собой двери душевой в своём доме.
Во внутреннем дворике стояли сумерки. Солнце уходило за склон горы, и длинные тени накрыли дом. Когда они окончательно сгустятся, сюда пожалуют «гости». Они любят работать в такое время, на зыбкой границе дня и ночи, когда нет ни света, ни тьмы, одна серость. Они и сами такие же серые – вечно балансирующие на грани добра и зла… Собственно, в этом она от них не отличается.