При этом послеродовая депрессия вполне вероятна — и очень опасна. Женщина все время плачет, у нее подавленное настроение, ее одолевают страхи, сомнения… Временами накрывает чувство безнадежности, иногда настолько сильное, что видится только один выход из ситуации. Послеродовая депрессия занимает второе место среди всех причин смерти женщин после родов, а распространенность заболевания составляет примерно 15 %[78] (в зависимости от страны — от 5 до 60 %[79]).
Нередко во время послеродовой депрессии женщина очень боится навредить малышу, мучается оттого, что не испытывает к нему привязанности, а в запущенном случае даже пытается убить и себя, и ребенка[80]. Чаще всего заболевание проявляется в течение месяца после родов, но иногда начинается во время беременности. В послеродовую депрессию может перейти и депрессивный эпизод, развившийся до беременности.
Послеродовую депрессию почти невозможно предсказать, но ее риск повышают такие факторы:
• депрессия или тревожное расстройство в анамнезе[81] либо депрессия во время беременности;
• недостаток социальной поддержки[82];
• нежелательная беременность;
• стрессовые жизненные события;
• низкий доход семьи[83];
• юный возраст[84] (самый опасный возраст в плане послеродовой депрессии — 13–19 лет[85], а самый «безопасный» — 31–35 лет[86]);
• прерывание беременности в прошлом[87];
• сексуальное насилие в детстве[88];
• беременность, сопровождаемая рисками для женщины или осложнениями во время родов[89];
• рождение недоношенного ребенка[90].
Вообще трудно сказать, что не является фактором риска развития послеродовой депрессии. Это и тяжелый ПМС[91], и кесарево сечение у женщин, которые мечтали о естественных родах[92]. Но даже если у женщины ни одного признака предрасположенности, она не застрахована от послеродовой депрессии, ведь жизнь ее после рождения малыша уже не будет прежней.
Ксения Красильникова, автор книги о послеродовой депрессии «Не просто устала»:
Поначалу мне казалось, что я просто очень устала и никак не отойду от операции. Но через несколько дней после возвращения домой к моей измотанности добавилось ощущение паники. Я стала бояться подходить к сыну, потому что у меня плохо получалось его успокаивать. Ко всему прочему добавилась тоска, которая быстро стала невыносимой. Никакие техники самоуспокоения и медитации, которые помогали мне раньше, не работали. Было начало зимы, за окном была серая, холодная и темная Москва, что тоже не добавляло оптимизма.
Вскоре я поняла, что не испытываю к своему ребенку материнских чувств, о которых столько слышала: ни нежности, ни желания защитить, ни даже умиления, которое раньше у меня вызывали чуть ли не все дети. У меня было ощущение, что у нас в доме появился лишний человек, оказавшийся очень требовательным и капризным. Я не могла избавиться от навязчивых мыслей о том, что моя жизнь больше никогда не будет принадлежать мне. Я четко осознавала, что так жить не хочу. Я очень боялась сына. Здесь важно уточнить: я боялась не за него и его здоровье — он сам был источником страха. Я не контролировала его, зато он управлял моей жизнью, не оставляя свободы и пространства для маневра.