Закутанная в лохмотья фигура, словно выросшая из-под земли, скользнула к шакалу. Зарычав, зверь силился укусить поднявшуюся и тут же опустившуюся руку с камнем, но следом раздался приглушенный хруст и брызнула кровь. Из-под грязного балахона показалось обтянутое пергаментной кожей лицо старухи, обрамленное напоминавшими железную проволоку волосами. Женщина наклонилась так, что ее губы почти коснулись морды шакала.
Она вдохнула.
Позже в тот день старуха, скрестив ноги, сидела в пещере высоко над засушливым суходолом, голым и бугристым. Свет играл с тенями на выходах скальной породы. Старуха жила одна, так что некому было воротить нос от зловония немытого тела и отводить свой взор при виде сморщенного лица. Ее кожа была темной и сухой, а спутанные волосы – седыми, однако, разводя костер, она двигалась достаточно грациозно. Дым уходил в расщелину в скале – хитроумное подобие дымохода, обустроенное одним из ее внучатых племянников. Старуха не помнила его имени, однако это лицо по-прежнему стояло у нее перед глазами.
Она со знанием дела вливала воду в крошечный сморщенный ротик новорожденного – одного из детей, которых жители деревни каждый год оставляли дюжинами, нежеланных и обреченных со своего первого крика. Они просили старуху лишь о том, чтобы она убедилась, что эти дети отправятся в рай. Жители деревни почитали ее как святую и часто обращались к ней за помощью; богословы же терпели старуху, глядя на ее присутствие сквозь пальцы. Иногда какой-нибудь фанатик пытался изгнать «ядугару» – ведьму, однако их нечасто хватало надолго: изобличительные речи никто не слушал. А если они пытались сделать это силой, старуху не удавалось отыскать.
Жители деревни нуждались в ее заступничестве перед предками. Она говорила людям то, что им нужно было услышать, взамен получая еду, питье, одежду, топливо – и их нежеланных детей. Они никогда не спрашивали, что с ними происходило, – жизнь в этих краях была суровой, а смерть настигала быстро и оставалась ненасытной.
Ребенок на ее коленях громко заплакал; его ротик просил еды. Старуха смотрела на него безо всяких эмоций. Она тоже стала шакалом, пусть и иного рода, прабабкой своей собственной стаи. Когда она была помоложе, за ней увивались любовники, и однажды она зачала, родив девочку, которая стала женщиной, приведя в этот мир гораздо больше детей. Ядугара по-прежнему присматривала за своими потомками, пешками в ее невидимой игре. Она жила здесь дольше, чем кто-либо мог представить, притворяясь, что стареет и умирает и что ей на смену приходит другая. Пещера-склеп, в которой якобы хоронили ее предшественниц, оставалась пустой – во всяком случае, в ней не было их останков. Вместо этого там были захоронены кости чужаков. Время от времени она отправлялась странствовать по миру, используя десятки обличий и имен, представая то молодой женщиной, то старой каргой, подобно какой-нибудь богине времен года в солланских верованиях.