Насколько я понимаю, получилось у меня не слишком убедительно – Джулия немедля спросила:
– Но тут написано: Первая мировая. Значит, были и другие мировые войны?
– Была еще Вторая.
– А та была какая?..
Она, бесспорно, заподозрила меня во лжи.
И вновь мой мозг совершил обыкновенное чудо. В тот раз я за несколько секунд – прежде чем солгал – окинул мысленным взором четыре года сражений Первой мировой войны. Теперь я так же мгновенно подумал о Второй мировой – о городах, стертых фашистами с лица земли вместе с женщинами, стариками и детьми, о массированных налетах американской авиации, несших смерть опять же старикам, женщинам и детям. И о конструкторе, которого я неоднократно пытался себе представить, – каждое утро он вставал, завтракал, шел на работу, садился за чертежную доску, бережно закатывал рукава рубашки и принимался, тщательно прорисовывая тушью детали и скрупулезно вникая в технические подробности, за разработку приспособления, замаскированного под душ и предназначенного для умерщвления миллионов людей на фабриках смерти. Подумал я и о сотнях тысяч убитых еще более эффективно, об их мгновенной гибели в ослепительных вспышках двух атомных взрывов над Японией. Какой была Вторая мировая война? Невероятно, но факт – она была хуже первой, и никакой другой ответ, никакая глупая ложь на сей раз даже не приходили в голову.
Джулия поняла. Она догадалась, что войны называются мировыми не ради красного словца. Посмотрела снова на толстый том, который я отобрал у нее, затем мне в глаза и сказала:
– Не надо. Не хочу слышать об этом.
– А я не хочу говорить об этом.
Я поставил книгу на полку, и мы вернулись на диван. Однако Джулия присела на самый краешек, сложив – вернее, сжав – руки на коленях. Довольно долго она молчала, глядя прямо перед собой, собираясь с мыслями, и наконец произнесла:
– Весь день я думала о том, как мне поступить. Я думала, что можно бы остаться здесь, если бы только каким-то образом дать тете Аде знать, что случилось. Когда мы сегодня шли по Пятой авеню, я совсем уж было решилась остаться… – Я сидел рядом с Джулией, она повернулась ко мне лицом и вымученно улыбнулась. – Никогда не предполагала, что смогу сказать что-либо подобное мужчине, но, оказывается, могу. Вы меня любите?
– Люблю.
– И я вас. Чуть не с первого взгляда, хотя сначала и не догадывалась об этом. А Джейк догадался сразу. Что-то такое почувствовал. А теперь я и без него знаю. Что мне делать, Сай? Чего вы хотите? Чтобы я осталась здесь?
На мгновение мелькнула мысль, что надо бы все основательно взвесить, – и вдруг я понял, что это не нужно, что все уже взвешено. Я сидел и смотрел на Джулию, и она полагала, видимо, что я обдумываю ответ. А я – я мысленно разговаривал с ней.