***
Волдеморт ненавидел свое детское имя. Пожалуй, больше этого он ненавидел только беспомощность своего тела — слабый гомункул без слуги протянул бы недолго: пару дней, может, неделю. Но разум его оставался четким и холодным. А потому слуге давно было внушено, что он заботится не столько о нем, сколько о самом себе.
Он отслеживал развитие этих мыслей, изредка глядя в лицо Петтигрю, и каждый раз становился все более доволен. Тот решил поставить его себе на службу? Прекрасно. Даже идеально. Теперь он позаботится о соответствующей силе и выносливости «будущего слуги». Был в этом определенный интерес — управлять марионеткой так, чтобы она сама ни о чем не подозревала. А потом… что бы ни сотворил Питер, у Лорда было для него несколько интересных сюрпризов, так что оставалось только сориентироваться, какой выбрать, так сказать, по времени и к месту подходящий.
Хотя его мысли все больше склонялись к куску плоти, надо будет внушить, что это должна быть именно кисть руки… Кажется, в беспорядочно натасканных крысом книгах было что-то насчет замены конечностей для тонкого управления големами. Вот только самые на голову отмороженные решались этот опыт повторить, хотя и весьма успешно. Пусть почитает.
Слуга ловил уже не мысль — тень мысли, так что даже в глаза смотреть не пришлось — Петтигрю зарылся в книги и, чем ближе был ритуал, тем больше нервничал, читал и выдвигал порой самые идиотские предложения. Например, достать кровь Дамблдора. Укусить он его, что ли, собрался? Тогда из Хогвартса ему не выйти… Питер предложил пробраться к нему, пока тот спит…
Волдеморт едва не наплевал себе на… что-то красное внизу. Понятно же, что его самый главный враг — мальчишка Поттер! Но слуга, всегда и во всем послушный ему, почему-то в этом вопросе соглашаться не торопился. А давить лорд пока не мог — нечем. Пока. Пришлось действовать ментально, и на этот раз более чем жестко.
***
Питер очнулся в коридоре, сидя у стены. Голова болела, и означать это, по его мнению, могло только одно: Лорд ЗНАЛ.
Он попробовал сбежать, но далеко уйти не дала проклятая метка. Лапа болела так, что впору было ее отгрызть, да вот беда — он был слишком чувствителен к боли. И очень плохо ее переносил, точнее, вообще не переносил. Собственно, именно из-за этого все и началось еще тогда, на самом первом курсе.
Он с ужасом смотрел на Снейпа, сносившего такие выходки приятелей-мародеров, что мороз продирал по коже. Пит бы так не смог никогда. Ни за что. Наверное, поэтому он всю жизнь относился к Снейпу с опаской и даже страхом — иначе просто не мог. А еще он… завидовал. До звезд в глазах. Пальцы сводило, и лапа снова и снова делала шаг назад, к дому Реддлов. Один, другой…