Я наклонился и поцеловал ее в пухлую щечку.
— Без целуев! — сказала она.
Я засмеялся.
— Можно я тогда тебя поцелую, Ванья?
— Нет! — сказала Ванья.
Мимо нас немногочисленным, но непрерывным потоком двигались люди, в основном во всем светлом: в шортах, футболках, сандалиях; на удивление много полных, и почти ни одного прилично одетого.
— А мой папа в тюрьме! — с удовольствием завопила вдруг Хейди.
Ванья повернулась в коляске.
— Нет, не в тюрьме! — сказала она.
Я снова рассмеялся и остановился.
— Надо маму подождать, — объяснил я.
«У тебя папа — в тюрьме», — так говорят дети у Хейди в саду. Ей кажется, что это похвальба выше не придумаешь, и она говорит так, когда хочет похвалиться мной. Когда мы последний раз уезжали с нашей дачи, Хейди, как рассказала Линда, похвасталась так даме, сидевшей за ними в автобусе. «А мой папа в тюрьме!» Поскольку меня там не было — мы с Юнном остались стоять на автобусной остановке, — то неопровергнутое утверждение так и повисло в воздухе.
Я наклонил голову и рукавом футболки стер пот со лба.
— Папа, еще билет дашь? Еще игрушка? — спросила Хейди.
— Нет, конечно, ты уже выиграла мышку.
— Ну еще!
Я отвернулся и увидел, что к нам идет Линда. Всем довольный Юнн спокойно сидел в коляске в своей панамке.
— Все в порядке? — спросил я.
— Вроде бы. Я промыла укус холодной водой. Но Юнн устал.
— Поспит в машине.
— А сколько сейчас времени, не знаешь?
— Примерно полчетвертого, наверно.
— Дома будем в восемь?
— Где-то так.
Мы еще раз пересекли насквозь всю небольшую «Сказочную страну», снова миновали пиратский корабль — спереди помпезный деревянный фасад, сзади лазилка с подвесными лесенками и переходами, на площадках стояли где-то однорукие, а где-то одноногие воины с мечом и в чалме, — затем мы прошли вольер с ламами и другой, со страусами, заасфальтированный пятачок для катания на детских машинках и наконец спустились ко входу, где обнаружилась полоса препятствий, то есть конструкция из бревен, заборчиков и сеток, плюс тарзанка, плюс катание на ослике, где мы залипли. Линда подхватила Хейди, отнесла ее в конец очереди и натянула ей на голову шлем, а мы с Ваньей и Юнном издали наблюдали за ними.
Осликов всего имелось четыре, вели их родители сами, и, хотя дорожка была каких-нибудь тридцать метров, все проходили ее подолгу, потому что ослы не пони, они вдруг встают и стоят. Обескураженный родитель изо всех сил тянет уздечку, но осел и ухом не ведет. Родитель пихает осла в бок, тот ноль внимания. Какой-то малыш уже плакал. Все время громко кричала билетерша, давая советы родителям. «Сильнее тяните! Сильнее! Ну! Не так, а сильно! Во-от!»