Мы спустились вниз по пологому съезду в очень длинный карьер, другой его конец скрывался за поворотом. Дно было усыпано мелким щебнем ржавого цвета, тут и там валялись остовы гномских машин. Рядом с одним краем возвышались остатки огромного элеватора, по которому когда-то наверх поднимались тонны руды.
Я представил себе, как целыми днями тут шатается Трауг, разыскивая кирки и лопаты, заодно скручивая и отламывая детали с ветхих механизмов. Да, нелегкая работенка у черного гнома. Интересно, он живет в своем фургоне? А как же его мобы до сих пор не сожрали?
Кстати, о мобах. Здесь, на дне карьера, они тоже были.
Впереди возвышалась большая камнедробилка. Два огромных цилиндра, покрытых мелкими шипами, когда-то прокручивали между собой крупные камни, дробя их в мелкий щебень, который ссыпался в большое корыто внизу. Огромные валки давно проржавели, часть шипов с них обвалилась, но в нижнем кузове все еще лежала громадная куча щебня. И в этой куче кто-то рылся.
Моб был очень похож на гнома в набедренной повязке, только кожа его была тоже синеватой, как у Порочных эльфов. Ноги, длиной которых гномы и так никогда не хвастались, были совсем короткими, а вот руки наоборот, длинные с загребущими огромными ладонями. Коренастый и плечистый, похожий на странную смесь гнома и гориллы, моб ладонями, как лопатами, разгребал рыжую щебенку.
Пустой гном, 70 уровень
Я невольно остановился, но все гидровцы продолжали спокойно идти, не замечая моба.
— А… — я попытался обратить внимание согруппников, указывая пальцем.
— Да это Пустой, — отмахнулся Винтик, — Ничего серьезного, он на нас внимания не обратит.
Я только в недоумении почесал затылок:
— А что за Пустые на вас напали тогда?
— А там их пачка целая была. Вот в группе они очень опасны, агрятся сразу! А по одному… — и Винтик тоже тыкнул пальцем в моба, — тупые как пробки!
Я снова глянул на Пустого, и тот как раз повернул голову. Ой, да нафиг, это что курили разрабы? Как можно было так с гномами?
У Пустого были лишенные зрачков белые глаза, почти пропавший нос, остались одни только ноздри. Все лицо было искажено страшной гримасой, а громадный рот застыл в ехидной острозубой улыбке. Ну и зубищи! Тварь скалилась, рассматривая меня, а из пасти стекала струйка слюны — она блестела на ободранной бороде, от которой, как и от всей шевелюры, осталось несколько бесформенных клочков. Как же противно!
Но через секунду Пустой отвернулся и снова принялся за свою работу — разгребать ручищами щебенку, постепенно пересыпая одну кучу в другую. Что же довело их до такой жизни? Безработица?