Я надеялась, что мы проспим до наступления ночи, но вместо этого мы проспали еще дольше. Я проснулась, когда свет нового дня ярко бил по глазам, а в дверь ванной колотил нетерпеливый кулак.
— Проснись и пой, мудаки! — пропел Линк в коридоре.
Джесси приоткрыл один глаз, его рука обхватывала изгиб между моим бедром и задницей.
— Ты голодна?
Я лежала наполовину на его груди, наполовину на полу, моя нога обнимала его бедро, а щека покоилась на его плече. Мое тело ощущалось использованным с любовью, но в то же время восстановившимся и удовлетворенным вопреки голоду, глодавшему живот изнутри.
— Я могла бы поесть.
— Я, блядь, умираю с голода, — промямлил Рорк мне в позвоночник. Он отлепил свое тело от моей спины и прокричал в сторону двери: — Если ты не принес нам чизбургеры, отъебись!
Дверная ручка зашаталась, а деревянный корпус застонал под гвоздями, которые в него забил Джесси.
— Поднимайте свои задницы, — крикнул Линк, но я слышала улыбку в его раскатистом голосе. — У меня тут тринадцать женщин, которые задают миллион блядских вопросов и вызывают у меня проклятую головную боль.
Дверная ручка успокоилась, и шарканье его шагов стихло по коридору.
Широко улыбнувшись, я перекатилась на спину и потянулась руками и ногами. Солнечный свет согревал мою обнаженную кожу.
— Вы это слышали? Женщины очнулись.
— Господи, помоги нам, — Рорк встал, перевязал узел на своих дредах и натянул пару брюк карго поверх боксеров.
Стоя там, в нимбе от окна, выглядя отдохнувшим и как всегда великолепным, помнил ли он, что сказал прошлой ночью? Действительно ли он намеревался отказаться от своей клятвы?
Я подобрала четки, лежавшие возле моего бедра, и пропустила бусины между пальцев.
— Я не могу принять это, Рорк. Я не могу просить тебя отказаться от своей клятвы.
Джесси сел и согнулся над моей спиной, его губы прижались к месту между моей шеей и плечом.
— Все вот так просто, дорогая. Ты не просила его. Ты приняла его хоть в напыщенном одеянии, хоть без него.
Рорк бросил на Джесси прищуренный взгляд и присел передо мной, запустив пальцы под мой подбородок и приподняв мое лицо. Его выражение смягчилось — удовлетворенное, может, даже облегченное.
— Ты не просила меня отказываться. Ты слишком любишь меня, чтобы просить о таком.
Я прерывисто выдохнула.
— Люблю. Я люблю вас обоих.
Риск любить людей, которых я могла потерять, в сочетании с важностью признания этого вслух, осел в моем сердце и потянул его вниз. Но сила этого момента — сила их понимающих улыбок и самого их присутствия — заставила мое сердце воспарить обратно и твердо удержала его на прежнем месте в груди.