— Ты. Его. Простишь? — раскаленными гвоздями пронзает мозг.
Лицо сына, в котором не осталось ни кровинки…
Чувство покоя, исходящее от него — всегда, как от солнца исходит свет, даже если оно за тучами, ее спасительная соломинка…
— Да. Я, Эйлин Снейп, урожденная Принц…
Слова приходится выталкивать через силу, что-то не пускает, жжет, встает комом в горле, но она продолжает:
— …прощаю Норберту Личу все, что он сделал со мной и моей жизнью.
Ей бы глоток воздуха, хотя бы один…
И воздух льется, чистый и сладкий, смывая боль и грязь, очищая, успокаивая… В чаше Эйлин исчезает кровь. Ее жертва принята.
Она переводит глаза на сына, его посеревшее лицо и струйку крови изо рта, чувствует, как сердце сжимается от ужаса, но не может даже шевельнуться, пока не опустеет его чаша.
— Так вот, значит, как, — Северус смотрит в глаза настоящего отца.
Возвращение семейной магии возможно лишь такой ценой. Ну что ж. Жаль, что он не успел. Он не встретит Лили, никогда больше. Но его мать, кажется, найдет свое счастье. И отчим… Бедняга Тоби… Малышка Эбби… Как много он не успел. Теперь ему остается только молить о защите для сестры.
Последний шанс — отказаться, оставить все как есть или разделить ритуал с отцом. Но чаша матери пуста, а значит, нет у него такого шанса.
Они стоят друг напротив друга, отец и сын, обнаженные по пояс, отражая каждое движение, как в зеркале, — и неважно, что Лич сейчас далеко в северных лесах, а Северус — в подвале фамильного дома. У каждого в руке ритуальный нож. Оба делают вдох («Наверное, последний», — успевает подумать Северус) и вонзают клинок в себя… И одновременно падают на колени.
Резкая боль, сухой хруст ломающейся грудины, сменяющийся хлюпанием крови — и все-таки еще вдох, с кровавой пеной на губах, и еще, каждый раз все больнее, так что конец, избавление от мук, кажется желанным. И последним усилием — провести скользящим в пальцах ножом вниз, вспороть брюшину, вываливая себе на руки петли кишечника, — зачем? Потому что так — правильно…
Спасительная, благословенная темнота. И тишина… И где-то далеко — всхлипы… плач?
Горячие капли падают на лицо.
Он с трудом размыкает ресницы… И первое, что делает, — приподнимает голову и видит, что обе чаши пусты. Мать рыдает в голос… Зачем? Он дышит, и это уже не больно.
Он приходил в себя, как после долгой болезни. Хорошо, что мать оправилась быстрее, хотя двое суток с ними обоими нянчилась добрая Кэт. И, конечно, Эбби, и так развитая не по годам (о, эти мамины методики!), но теперь словно еще повзрослевшая.
И полная тишина: никакой возможности слышать или чувствовать других. Не отзывающийся больше Аш. Несбыточность мечты о том, чтобы попасть в Чертоги. Неосуществимость любых, даже самых простых магических действий. Полная потеря магии. Ему осталась только память.