– Да, – немного подумав, кивнул Квест, но, увидев, как поникли плечи Харка, вскинул брови. – Не это ты хотел услышать?
– Какие перемены вы во мне увидели? – спросил Харк, беспокойно заерзав.
– Только появившись здесь, ты всем улыбался. И почти все эти улыбки были фальшивыми. В них не было злобы, ты просто не хотел тратить свои настоящие чувства на кого-то из здешних обитателей. Зачем тебе это? Какое тебе дело до людей, которые завтра могут от тебя отвернуться? Но теперь мне кажется, что ты стал другим. Ты ведь прожил с нами несколько месяцев? Ты не мог обмануть нас улыбкой, а потом убежать, чтобы очаровывать кого-то еще. Тебе не все равно, что мы думаем и что чувствуем. Ты сидел рядом с Пейл-Соулом, когда он умирал, а когда это случилось, ты расстроился. Вряд ли то же самое произошло бы, когда ты только здесь появился. Ты бы принял мрачный вид и говорил правильные вещи, но его смерть не тронула бы тебя по-настоящему.
Квест был прав. Мысли о Пейл-Соуле, безропотном, почти не доставлявшем хлопот, преследовали Харка, когда он ходил из комнаты в комнату, выполняя поручения. Каждый раз при виде любимого кресла священника у него сжималось сердце. Он постоянно думал о тонких словах-ниточках, которые тянулись между ними, хотя так и не стали беседами.
– Но я не… Это просто…
Харк сам не знал, что хочет спросить. Как он может объяснить, что имеет в виду, не рассказав, в чем дело?
– Почему это так тебя расстроило? – удивился Квест. – И почему ты бы хотел никогда не меняться?
– Но… что, если я изменюсь так сильно, что превращусь в кого-то другого? – выпалил Харк. – До того сильно, что больше не буду собой?
– Слишком философский вопрос для того, кто только что проснулся, – ответил Квест, глаза его при этом заблестели. – Возможно, стоит понять, какие свойства неотделимы от твоей натуры. Каков ты? Какие черты своего характера ты готов отстаивать, будто борешься за свою жизнь?
В голове Харка было пусто. Что он может о себе сказать? Воспитывался в приюте. Любит рассказывать истории. Много болтает. Умеет торговаться на пятнадцати языках. Лучший друг – Джелт, который ему ближе родного брата. Поставил рекорд приюта, дольше всех продержав голыми руками гоночного краба… Все это звучало слишком поверхностно, пусть и было правдой. Эти факты ничего не говорят о его душе.
– Не знаю, – признался он наконец, внезапно ощутив себя той самой мягкой, бесхребетной медузой, которой обозвала его Селфин. Нет в нем стержня.
– Ты еще молод, – флегматично заметил Квест. – Поймешь, кто ты на самом деле, когда решения, которые ты будешь принимать, станут тебя испытывать. В конце концов, мы – то, что мы делаем, и то, что мы позволяем сделать.