Михаил подумал, что надо бы спросить Цо, как она так быстро подоспела на помощь, но моргнул — и оказалось, что никакой Цо с ним рядом нет, планшет и каффы лежат на столе, а на стуле рядом с ним — два стакана с каким-то питьем, блюдечко с таблетками и бумажка. На бумажке значилось: «Проснешься, первым делом съешь таблетки и выпей все из стаканов. Никуда не ходи». Болело примерно всё. Михаил с известными затруднениями сожрал таблетки, запив кисленькой водичкой из первого стакана и скользким киселем из второго, после чего улегся и уснул обратно.
Цо разбудила его, похоже, еще через несколько часов, заставила добрести до туалета, запретила запираться и встала прямо в дверях, демонстративно развернувшись спиной.
— Кровь в моче есть?
— Моча в крови есть, и больше, чем я боялся, — отрапортовал Михаил.
— Ты не шути давай, мне же надо понять, тебя вывозить или сам оклемаешься.
— Ну есть, куда деваться. Почки-то руками не прикроешь.
— Ладно, выведение, судя по звуку, вроде в порядке. Считай, сколько пьешь и сколько выливаешь, нас твой институт разорит, если я тебя мертвенького привезу.
Михаил торопливо застегнулся, подтащился к умывальнику, заглянул в зеркало. Вид был страшноватый, но в основном потому, что вся физиономия и пострадавшее ухо радостно блестели под слоем коллоида. Синяков было куда меньше, чем он ожидал. Запястье ныло внутри шины, ребра и оттоптанные ноги тоже давали о себе знать. И отчаянно хотелось есть.
— А пожрать есть что? — спросил он, потянулся включить воду и задумался. — Умываться-то мне можно?
— Не вздумай. Пластыри выработаются, отвалятся, тогда умоешься. Жрать пока нельзя, сейчас еще киселя тебе набодяжу.
В этот раз кисель был густой и сладкий. Михаил, сидя на кровати, залпом выпил весь стакан, и его тут же потянуло обратно в сон. Цо вынула стакан из ослабевшей руки, помогла улечься, и Михаил снова не успел заметить, как заснул.
Проснулся в следующий раз с острым позывом, доплелся до туалета, порадовался, что красное стало розовеньким, выпил все три стакана, стоящие на стульчике у кровати, и опять начал засыпать. «И надолго такая растительная жизнь? И вообще, сколько времени я дрыхну?» — но даже посмотреть на планшет сил не было, опять уснул.
Когда Цо его разбудила, оказалось, что в общей сложности он провел в ботаническом жанре больше суток, и был уже поздний вечер следующего дня. Нашлепки ссохлись, отстали и валялись по всей постели, голос вернулся, и дышать было не больно, даже когда Цо стащила с него эластичный бинт.
— Отлично, — мерзким голосом сказала Цо. — Я тебя, может, еще подкрашу утром чуточку, и мы с чистыми глазками хором скажем, что ничего не знаем, ничего не видели. Видеорегистраторы в том складе и в переулке ломала не я, тебя помятого в косыночке коридорные камеры наверняка записали, но я сказала, что ты чего-то курнул неосторожно. А завтра утром здешние врачи на тебе уже ничего не найдут.