С самого раннего детства мне снились яркие сны, и я чувствовала, что они важны, что о них надо кому-то рассказать. Дома я записывала их в дневник. С тех пор как меня похитили Слуги, сны становились все более мрачными и зловещими. Я никому их не рассказывала и не записывала. Видения рвались наружу, торчали костью в горле. С каждым новым из них все невыносимее становилось желание поделиться ими или записать. Мне снилось что-то непонятное. Один раз я стояла с факелом на перекрестке под осиным гнездом. Покрытая шрамами девочка держала на руках ребенка, и Неттл улыбалась ей, хотя и девочка, и Неттл плакали. Какой-то человек варил кашу и сжег ее, и волки выли от боли. Желудь сажали в щебень, и из него вырастало дерево из пламени. Земля содрогалась, и небо проливалось черным дождем; он лил и лил, и от этого драконы задыхались и падали с изодранными крыльями. Глупые, бессмысленные сны, но желание ими поделиться подступало настойчиво, словно тошнота к горлу. Я приложила палец к холодному камню и притворилась, будто пишу и рисую. Желание отступило. Я подняла глаза к звездному небу. Ни облачка. Сегодня будет особенно холодно. Я потуже завернулась в шаль, но это не помогло.
* * *
Третий день прошел, а за ним и четвертый. Двалия мерила площадь шагами, бормотала что-то себе под нос, сверялась с бумагами и пергаментом. Мои синяки успели побледнеть, но все тело по-прежнему болело. Отек на глазу спал, однако один из задних зубов все еще шатался. Рассеченная кожа на скуле почти срослась. Никому не было дела.
– Отведи меня назад сквозь камень, – потребовала Реппин вечером четвертого дня. – Может, если мы вернемся в Шесть Герцогств, там меня спасут. Или я хотя бы умру в постели, а не в грязи.
– Неудачники умирают в грязи, – равнодушно сказала Двалия.
Реппин вскрикнула и легла на бок. Она вытянула ноги, прижимая к себе больную руку. В эту минуту мое отвращение к Двалии сравнялось с ненавистью.
Алария тихо заговорила в сгущающихся сумерках:
– Мы не можем оставаться здесь. Куда мы пойдем? Почему не пойти по той старой дороге? Должна же она куда-то вести. Возможно, в город, где есть теплый ночлег и еда.
Двалия сидела у огня, протянув к нему руки, чтобы согреться. При этих словах она скрестила руки на груди и свирепо уставилась на Аларию:
– Ты что, задаешь вопросы?
Та опустила глаза:
– Я просто размышляю. Разве нам, небелам, не положено быть твоими советниками? Разве не затем нас послали с тобой, чтобы мы помогали тебе отыскать истинный Путь и принять верные решения? – Голос ее сделался выше, визгливее: – Колтри и Капра не хотели отпускать тебя! Они разрешили только потому, что Любимый сбежал! Мы должны были выследить его и убить! И уж потом, может быть, схватить Нежданного Сына, если Любимый приведет нас к нему. Но ты дала Видящему увести Любимого, чтобы мы смогли ограбить его дом. Все эти убийства!.. А теперь мы потерялись в лесу с бесполезной девчонкой, которую ты украла! Видит она сны? Нет! Так что от нее проку? Зачем ты вообще нас сюда привела – чтобы мы тут умерли? Может, правдивы были слухи, что Любимый не сам сбежал, а вы с Симфэ его выпустили?