С полудня в воздухе повис холодный, серебристый туман, и луна еще не рассеяла его. Но сквозь туман проглядывали звезды, луна уже всходила, и вечер был не темный. Я мог безошибочно определить, где находилась какая часть дома, и где была пивоварня, и ворота, и бочки. Припомнив все это и бросив взгляд на заросшую садовую дорожку, я увидел на ней одинокую человеческую фигуру.
Как видно, меня заметили: фигура, двигавшаяся навстречу мне, остановилась. Подойдя поближе, я разглядел, что это женщина. Когда я подошел еще ближе, она повернула было прочь, но потом, как бы раздумав, дала мне с собой поравняться. Тут она вздрогнула, словно изумившись чему-то, произнесла мое имя, и я воскликнул:
— Эстелла!
— Я сильно изменилась. Удивительно, как вы меня узнали.
И правда, юной свежести уже не было в ее красоте, но неизъяснимо горделивая осанка и неизъяснимое обаяние остались прежними. Их я хорошо помнил, но никогда еще я не видел такой тихой печали в этом некогда гордом взгляде; никогда не ощущал такого дружеского прикосновения этой некогда холодной руки.
Мы сели на скамейку, и я сказал:
— После стольких лет, Эстелла, как странно, что мы встретились именно здесь, где произошла наша первая встреча! Вы часто сюда наведываетесь?
— Не была с тех пор ни разу.
— И я тоже.
Поднималась луна, и я вспомнил безучастный взгляд, устремленный к белому потолку, теперь давно погасший. Поднималась луна, и я вспомнил, как он сжал мне руку, когда я произнес последние слова, услышанные им на земле.
Эстелла первая нарушила сковавшее нас молчание.
— Я часто мечтала и надеялась побывать здесь, но разные обстоятельства мешали мне. Бедный, бедный старый дом!
Серебристый туман дрогнул под первыми лучами луны, и в тех же лучах блеснули слезы, бежавшие у нее по щекам. Не зная, что я их заметил, и справившись с волнением, она сказала спокойно:
— Вас, вероятно, поразило, когда вы сюда пришли, почему здесь все осталось в таком виде?
— Да, Эстелла.
— Земля принадлежит мне. Это единственное, чем я еще владею. Всего остального я постепенно лишилась, но это сохранила. За все эти несчастные годы я только это и отстаивала с неизменным упорством.
— Здесь будут строить новый дом?
— Теперь наконец — да. Я приехала проститься с этими местами, до того как они изменятся. А вы, — сказала она, и в голосе ее было участие, дорогое душе скитальца, — вы все еще живете за границей?
— Да.
— И дела ваши, вероятно, идут хорошо?
— Я усердно тружусь, довольствуюсь малым, и поэтому… да, дела мои идут хорошо.
— Я часто о вас думала, — сказала Эстелла.