– Нет, – возразила Лиза. – Нет. Оно хотело Уоргла. Никого другого. Именно Уоргла.
– Что ты имеешь в виду? – Тал изумленно уставился на девочку.
Она была бледна как смерть.
– Уоргл отказывался признать, что видел эту тварь, когда она билась в окно. Он утверждал, что это была обычная птица.
– Ну и что?
– Вот поэтому оно и захотело Уоргла. Именно его. Чтобы проучить его. Но главным образом чтобы проучить всех нас.
– Оно не могло слышать, что говорил Уоргл.
– Могло. Оно слышало.
– Но оно бы не смогло понять.
– Смогло.
– Мне кажется, ты приписываешь ему слишком большие интеллектуальные способности, – возразил Тал. – Да, оно большое. Да, оно не похоже ни на что, с чем нам приходилось сталкиваться раньше. Но все-таки это всего лишь насекомое. Ночная бабочка.
Девочка промолчала.
– Оно не всемогуще и не вездесуще, – продолжал Тал, стараясь убедить скорее самого себя, нежели остальных. – Оно не может все видеть, все слышать и все знать.
Лиза молча, не мигая, смотрела на покрытый чехлом кофейный столик.
Стараясь подавить подкатывающую тошноту, Дженни осматривала ужасающую рану Уоргла. Свет в вестибюле был недостаточно ярок, и потому она воспользовалась электрическим фонарем, чтобы лучше рассмотреть края раны и вглядеться в череп. Середина лица погибшего была уничтожена полностью, обглодана до кости, здесь не оставалось ни кожи, ни мяса, ни хрящей. Даже кость местами казалась как будто частично растворившейся, изъеденной, словно на нее плеснули кислотой. Глаз не было. Однако по краям раны со всех сторон кожа и ткани оставались целыми: кожа на щеках, от скул и дальше к затылку, была совершенно нормальной, неповрежденной, такой же целой, нетронутой была и кожа на подбородке и на верхней части лба. Казалось, какой-то садист-художник нарочно поместил жуткие обнаженные лицевые кости в обрамление обычной здоровой кожи.
Увидев все, что ей было необходимо, Дженни выключила фонарь. Еще раньше они накрыли тело чехлом, снятым с одного из кресел, и теперь Дженни натянула этот чехол на лицо погибшего, прикрыв с чувством облегчения ухмыляющийся череп.
– Ну что? – спросил Брайс.
– Следов от зубов нет, – ответила она.
– А у такой твари должны быть зубы?
– Я знаю, что у нее есть рот, небольшой хитиновый клюв. Я видела, как у нее двигались челюсти, когда она билась в окно там, в полицейском участке.
– Да, я это тоже видел.
– Такой рот должен оставлять следы. Должны быть порезы, следы от зубов, изжеванные места, клочья там, где она отрывала куски.
– И ничего этого нет?
– Ничего. Такое впечатление, будто ткани лица вообще не рвали. Скорее, их как будто… растворили. Те ткани, что остались по краям раны, выглядят так, будто их чем-то прижигали.