На заднем дворе было пусто. Осеннее солнце еще припекало, в соседнем доме Фроса отчитывала своего сына.
Черепаха Спаски медленно ползла по теплым камням, качая головой вправо-влево, как заводная игрушка. Ее звали Гого. Если бы ее звали не Гого, ее бы наверняка назвали Тортилла. Люди любят давать домашним животным самые нелепые клички.
Александр назвал бы ее Альфа, Бета или Гамма. Он бы выбрал кличку, которая ничего не значит и не вызывает ассоциаций. Никакой персонализации — идеально для черепахи (если бы он вообще решил ее как-то назвать).
Минут пятнадцать он просто следил за ее неспешным движением, размышляя, по какой прихоти природы этому существу дано прожить сто пятьдесят лет. Затем сел на корточки, подобрал с земли палочку и осторожно коснулся ею головы черепахи. Черепаха тут же спряталась в панцире, но, подождав немного, снова боязливо высунула голову наружу. Александр коснулся ее снова, потом брезгливо поежился и бросил палку: с нее свисала ниточка слизи. Александр встал, огляделся и заметил возле забора кирпич. Кирпич был размером в две ладони, и когда-то его покрывал слой известки.
Александр взял его, вернулся к черепахе и занес кирпич на высоту примерно метр двадцать. Если бы Александру было лет пятнадцать, кирпич удалось бы поднять выше, и удар имел бы необходимую пробивную силу. Однако предаваться подобным рассуждениям бессмысленно.
Александр разжал пальцы, и кирпич полетел вниз; послышался треск, с каким ломаются сухие ветки. Однако он еще ничего не значил: черепаха высунула из панциря задние лапы и, вытягивая их изо всех сил, попыталась уползти — удивительно глупый поступок для существа, которое считается символом мудрости.
При втором ударе звук был четче, и из-под панциря с одной стороны потекла кровь. Но панцирь все еще был цел. Черепаха завалилась на бок и больше не двигалась, что можно было истолковать по-разному:
а) она действительно мертва;
б) у нее было что-то вроде разума, и оно подсказало ей этот маневр.
Александр немного подождал, затем взял палку и осторожно ткнул черепаху туда, где должна быть рана. Черепаха вдруг растопырила лапы, пытаясь оттолкнуться: она паниковала. Передняя левая лапа подрагивала, словно уже жила отдельно от туловища.
Третий удар был безупречен: панцирь разбился ровно посередине. Крови было неожиданно много, и Александр, на самом деле не выносивший ее вида, поспешил уйти.
К тому же он был уверен: даже если черепаха еще жива, до вечера она в любом случае сдохнет.
Он поднялся на второй этаж, постучал в дверь Спаски, но ее, к сожалению, не было дома. На дежурный вопрос ее матери, как у него дела, он ответил: