— Старый дурак! — Франта сплюнул на пол. — Пошли отсюда, Ванда! Оставь… этого христианина. Скрипка для Бога! — Он захохотал, выходя. За ним ретировался Ванда.
Мы остались одни.
— Ти видел, Марин, какой бедни?
— Да, дедушка Георгий!
— Мальки цар Виктор видел?
— Да.
— Не забивай! Помни! Никогда не бить беднее Франта и Ванда! Слишал мне?
— Дедушка Георгий! — Отец встал с дивана. — У меня есть хорошая новость. Ты будешь получать пенсию от Музыкального театра. Все улажено. Жить будешь у нас!
— Много благодарен! — сказал старик. — Добри друг, злати друг! Но забил тебе сказать, била комиссия тут вчера…
— И что? Ты пустил их?
— Пустил. Подписал. Пойду в дом для стари человек.
— Что? — отец недоверчиво смотрел на него. — Ты подписал?
— Да. Не сердись, Марин, просим. Много тебе благодарен за все, за еду, за мальки мой приятель, но не останусь тут. Уйду.
— Зачем? Куда? Мы тебя чем-то обидели?
— Нет, Марин, не обидел. Кончал все. Устал. Уйду.
— Да ты знаешь, что такое дом престарелых? Ты представляешь, что это такое?
— Не хотел знать. Не важно, где пошел. Кончал работу. Марин, просим, отведи к доктору для глави. Напишет бумагу. Пусть он знает, что у Хенига в главе порядок. Потом у нотариус подпишет. Не оставь инструмент Франте. Инструмент — на память.
— Сейчас же пойдем в комиссию и откажемся от всего, что ты подписал. Вставай!
— Сказал! Так хотел. Просим последно, отведи к доктору.
Уговорить его было невозможно. Мы долго еще увещевали его, но он упорно стоял на своем. Пришлось отвести его к специалисту-психиатру, которого порекомендовал доктор Берберян.
Врач написал заключение о том, что Георг Иосиф Хениг, как принято говорить, в здравом уме и твердой памяти. Потом мы пошли к нотариусу, и Хениг написал завещание.
Инструменты он завещал мне.
На следующий день отец, Робертович, Роберт Димов и Григор Аврамов увезли из подвала оба верстака и ящик с инструментами. Они были мрачны и неразговорчивы. Рыжий подглядывал за ними, чуть приоткрыв дверь.
— Гад! — не сдержался Григор Аврамов и пнул дверь ногой (Рыжий тут же щелкнул замком).
Вещи поставили в подвал нашего дома. Комната мастера опустела. Остались только диван, деревянный сундучок да на стенах иконы и фотография Боженки.
Завтра за Хенигом должны были приехать, чтобы отвезти в дом престарелых.
Был ранний вечер. Мы сидели с ним, всматриваясь в стену. Тени давно не приходили — Георг Хениг попросил их не беспокоить его, пока не закончит работу. Теперь скрипка для Бога лежала на диване рядом с ним, а мы ждали их.
Но они медлили.
— Может, они ужинают? — шепотом спросил я.