— А где Джереми? — поинтересовался Луазо.
— А где мои медальоны по-милански? — завопила Адель.
— Давно тебя поджидают, — махнул Луазо. Он подхватил девушек под руки и повлек за собой.
Элль с легкой усмешкой подумала о том, что, вероятно, ее весь сегодняшний вечер кто-нибудь будет вот так таскать за собою.
В гостиной их ждал накрытый стол. А у стены, рассматривая висевшую на ней абстрактную картину, стоял Джереми.
Полотно подарил Адели один из ее поклонников, художник. Элль картина не нравилась.
— Цыган, тебе откупоривать бутылки, — сказал Луазо.
Джереми обернулся. Он рассеянно улыбнулся и кивнул.
— Джереми, вам понравилась картина? — спросила Аделаида.
— Простое любопытство, — ответил он, по-прежнему улыбаясь. — А картина мне не понравилась.
Медальоны по-милански и спагетти оказались выше всяких похвал. Луазо без ложной скромности принимал восторженные комплименты, явно переходящие в лесть.
— У меня это в крови, — заявил он. — Гастрономия есть высшее искусство, и пренебрегать им легкомыслен-, но и даже преступно. К тому же я человек беспокойный и непоседливый, люблю дикую природу, такую, где до ближайшего ресторана с приличной кухней не менее! полутора тысяч миль. Вот и приходится выкручиваться. А так я сам себе и ресторан, и шеф-повар. А теперь… — Луазо поднялся из-за стола. — Минуточку…
Он вышел из гостиной и через минуту появился снова, держа в обеих руках торт, украшенный горящими свечами, и распевая во все горло: «Happy birthday to you!»
Аделаида подхватила вслед за Луазо, а Элль в смущении замерла. Она совершенно не ожидала такого развития событий.
Луазо поставил торт посередине стола.
— Ну, Цыган, дуй!
Джереми набрал в легкие воздуху, нагнулся, нависая зад тортом, и одним сильным выдохом загасил все свечи. Две тоненькие цветные свечки упали в торт.
Адель захлопала в ладоши:
— Браво!
— Торт — тоже твоих рук дело? — спросил Джереми, обращаясь к Луазо.
— Что ты! До таких высот мне далеко. — Луазо потянулся за бокалом вина. — Выпьем в честь новорожденного!
Элль преодолела чувство неловкости и повернулась к Джереми.
— Я тоже поздравляю вас, — сказала она ему. — Извините, но я даже не предполагала…
— Спасибо, — ответил Джереми. — Я очень благодарен вам за то, что вы пришли.
Элль испытала странное ощущение раздвоенности: сказанное могло быть пустой формулой вежливости, но у Джереми была необычная манера говорить. Говорил он спокойно, мягко, с почти незаметным акцентом (Элль никак не могла угадать каким), немного растягивая слова. Но в голосе его звучала необычная интонация — искренность каждого слова, которое он произносил, отстраненная искренность, — казалось, он спокойно в чем-то признается — да, это так, а не как-нибудь иначе. Его спокойствие действовало почти гипнотически: Элль, сидя рядом с ним за столом, буквально физически ощущала невозмутимость и надежность этого человека. Она посмотрела прямо ему в лицо, он ответил ей таким же открытым взглядом. Элль впервые заметила, что левое ухо Джереми проколото и в мочку уха вдета крохотная золотая серьга.