— Это колыбельная одного из племен канадских индейцев. Ей несколько сотен лет. Мне приходилось бывать у них в резервации, там я и выучил ее. И не только ее.
— Индейцы?
— Да. Племя называется шауни, если вам это о чем-то говорит.
Адель пожала плечами:
— Не припоминаю, хотя в детстве я много читала про индейцев. Томагавки, скальпы, боевые кличи…
Джереми вежливо улыбнулся.
— Но я никогда не слышала их музыки и не могла предположить, что она такая чудесная. Вы не могли бы исполнить что-нибудь еще?
— С удовольствием…
— Погодите, — встрепенулась Аделаида. — Давайте потушим свет и зажжем свечи. У меня есть. Луазо, помоги.
Элль и Джереми остались в комнате одни. Он взял окарину на ладони и тихонько покачивал ее, будто баюкал. Элль впервые обратила внимание на то, какие у Джереми длинные пальцы.
— Вы были в Канаде? — спросила она, потому что молчание стало ее тяготить.
— Я там родился. — Джереми нежно погладил пальцем матовый глиняный бок окарины. — В маленьком городке у Великих Озер.
«Так вот откуда у него такой акцент — он канадец, вероятно французского происхождения», — подумала Элль. Из соседней комнаты доносились шум и смех. Джереми засмеялся и сказал:
— Мне даже в голову не приходило, что поиск свечей настолько увлекательное занятие. Может, присоединимся?
Элль не сдержала улыбки:
— По-моему, они уже возвращаются.
Аделаида и Луазо появились в гостиной, торжественно неся подсвечник на две свечи. Оба они были слегка взъерошены.
— Где спички? — спросила Адель у Луазо.
— На кухне, — сообщил тот.
Элль громко прыснула. Аделаида с грозным видом посмотрела на нее.
— У меня зажигалка, — сказал Луазо.
— Свечи — зажигалкой? Кощунство…
— Сейчас принесу.
Луазо убежал и тотчас вернулся со спичками. Он зажег одну и осторожно поднес язычок пламени к другой. Над свечами выросли бледные в свете лампы капельки пламени. Он отошел к стене и щелкнул выключателем. В гостиной стало темно, и огоньки свечей мгновенно налились яркой желтизной. На стены легли долгие колеблющиеся тени. Темнота словно набросила на лица людей, находящихся в комнате, темную вуаль, скрыла их, смазав черты.
Джереми снова поднес к губам окарину, и время полетело незаметно. Они сидели, в молчании пили вино, а он играл разные мелодии одну за другой, почти не прерываясь.
Никто не останавливал его. Элль опомнилась, когда от свечей остались маленькие огарки. Она украдкой взглянула на часы. Джереми заметил ее жест и прекратил играть. Она почувствовала себя неудобно.
— К сожалению, мне пора, — сказала Элль, оправдываясь.
Она с надеждой ожидала, что Аделаида напомнит ей о напутствии матери, но та молчала.